— Заложницей? С какой целью? Чтобы захватить замок? — Она позаботилась, чтобы ее лицо выражало одну только нежность к ее господину, чтоб не было и намека на снисходительность. — Замок нужен им лишь потому, что он служит мне укрытием. Если я стану их пленницей, цель будет достигнута.
— И ты умрешь.
Для него это действительно важно? — подумала она. — Или это новое представление, разыгрываемое ради удовольствия этих солдат, его свидетелей? Или — и она понимала, что это правда — или он всего-навсего боится моей смерти, потому что знает, что ему без меня не удержать замок?
Она помнила время, когда замок был только ее, когда она распоряжалась им по праву опеки. Его подлинный владелец и главный строитель давно исчез. Даже имя его сделалось не более чем шепотом в ее памяти. Она отказывалась об этом думать. Ей хотелось быть счастливой. Как тогда, после разрыва с Ясоном, как и теперь, она не способна спокойно принимать то, что все ее возлюбленные, все до одного, покидают ее ради соперника. Будь то ясонова сучка-царевна или эгеев байстрюк Тезей, явившийся к отцу, ответ Медеи оказывался неизменным. И жалким.
На этот раз соперник у нее прекрасней любой женщины и сильнее любого сына. На этот раз новую любовь ее возлюбленного не облечешь в пылающую шерсть и не предложишь ей чашу с отравой. Разве можно отравить Реку? Река востребовала его — не откровенно и безжалостно, как смерть, быть может, но более коварно: песней сирены о странствиях, обещаниями приключений, открытий, загадок… Вода всегда поет скитальцам. Но, прежде чем удалиться, он оставил ей замок, наказав беречь, и поведал, как удержать его от тысячи Родриго.
А когда Родриго встал у ворот со своим войском из оборванных наемников и прихлебателей, я отдала ему замок — а себе оставила только знание, как его удержать. Уж если меня зовут колхидской ведьмой, я вполне могу приберечь для себя столь скромную чародейскую хитрость, а? О, Медея, и как тебе не наскучит пускать разбойников в свою постель? О чем я думала? И кто для меня, по правде признаться, Родриго; чем я его сделала? Или это способ наказать неверного возлюбленного за то, что покинул меня? Второй Ясон? Вторая попытка.
Вторая попытка.
— Господин мой, — сказала она, стараясь ничем себя не выдать. — Допустим, я умру. Я могла бы уже умереть множество раз. Войска моих сыновей снабжены оружием, которое не различает целей. Стрелы не спрашивают имен. Ты думаешь, я никогда не предвидела подобную случайность? Я обо всем позаботилась, уверяю тебя. Поступить иначе…
— Означало бы не оправдать доверия, которое оказал тебе владелец замка. Знаю. — Родриго совершил непроизвольное движение, поглаживая не отросшую здесь, в Мире Реки, бороду. Медея ни с того, ни с сего спросила себя, а впрямь ли эта растительность на подбородке прибавляла ему привлекательности в те дни, когда он ею обладал.
Этого я о нем не знаю, — подумала она. — И этого я о нем не желаю знать. И все-таки мы двое кое в чем поразительно схожи. Мы оба прикованы к преданиям о нас.
— Да, — ровно сказала Медея. — Владелец этого замка много раз говорил мне, сколько замыслов ему пришлось задействовать, сколько источников строительных материалов пришлось исчерпать, сколько простой и тяжелой работы пришлось вложить, чтобы здесь поднялся замок. — Она бросила взгляд на запертые ворота. Песнь Реки слышалась даже через створки из железного дерева. — Я поступила бы дурно, если бы, следуя прихоти, развеяла прахом все его труды.
— Значит, ты понимаешь, почему я запрещаю тебе идти.
— Он цеплялся за свое решение упорней, чем травы Долины Реки — за почву. — Пусть даже ты хозяйка этой твердыни, порой долг хорошего слуги — призвать хозяина увидеть свои ошибки.
Она вложила ладонь в ладонь Родриго, ощутила, как груба его кожа и замечталась, вопреки себе, о том, что загрубелые от соли и солнца руки Ясона не стали бы так сурово скрести ее плоть. И все же она принудила свои губы нежно улыбнуться.
— Когда-то, Родриго, как давно, для нас больше не может иметь значения, когда-то ты служил лучшему господину, чем я. Ты верно ему служил, даже когда твои враги побудили его перемениться к тебе и отправить тебя в изгнание. Я слышала от твоих людей, какой неколебимой оставалась твоя любовь к тому твоему господину все годы несправедливого изгнания.
— Люди, которые за мной идут, слишком хорошо знакомы с преданием, и слишком плохо со мной, — заметил Родриго. — Я служил моему королю Альфонсо, как и любой добрый рыцарь. Я принес ему присягу. Первая моя клятва верности была дана его брату Санчо, который прежде него властвовал в Кастилии и пал от руки убийцы. — Он бросил на Медею взгляд, от которого ей сделалось тревожно. — Я знал, что Альфонсо не был полностью свободен от подозрений в пролитии крови брата, но доказательства отсутствовали, а страна нуждалась в короле. И я дал клятву верности моему новому властелину вместе со всеми остальными рыцарями Кастилии. Я сдержал слово. И любовь здесь ни при чем.
И никакой любви…
Она почувствовала, что ее улыбка затвердевает, точно высохший мед.