Мир Реки: Темные замыслы

Прошло два месяца. Бёртон считал дни, делая зарубки кремневым ножом на сосновой палочке. Тот день был четырнадцатым днем седьмого месяца 5 П. В. — пятого года после воскрешения. Бёртон старался вести календарь, поскольку, помимо всего прочего, был и летописцем. Однако это было непросто. Время мало что значило на Реке. Полярная ось планеты всегда имела наклон в девяносто градусов к эклиптике. Не было тут смены времен года, звезды, казалось, теснили друг дружку и делали невозможным как определение светимости, так и объединение их в созвездия. Их было так много и они были так ярки, что даже полуденное солнце некоторые из них не затмевало. Словно призраки, не желающие исчезать с наступлением дня, они пылали в раскаленном небе.

И все-таки человек нуждается во времени, как рыба — в воде. И если у него нет времени, он его изобретает. Так что для Бёртона этот день был четырнадцатым июля пятого года П. В.

А Коллоп, как и многие другие, отсчитывал время так, как если бы оно продолжалось от года его земной кончины. Он не верил в то, что его сладчайший Иисус изменил ему. Он считал эту Реку Иорданом, а эту долину — юдолью печали за тенью смерти. Он признавал, что эта загробная жизнь не такова, как он ожидал. Но во многом, как он полагал, эти места еще более прекрасны. Для Коллопа они являли собой свидетельство всепоглощающей любви Господа к Его созданиям. Он дал всем людям, в том числе и тем, кто этого не заслуживал, второй шанс. Пусть это место и не Новый Иерусалим — значит, это место для того, чтобы его здесь воздвигнуть. Здесь из кирпичей — любви к Господу, и строительного раствора — любви к ближнему, — нужно строить, обжигая кирпичи и замешивая раствор. А печь для обжига и емкость для раствора — эта Планета Реки.

Бёртон над этими рассуждениями посмеивался, но Коллопа как человека полюбил. Коллоп был умен. Он не швырял в жерло печи своей доброты страницы богословских книг. Он действовал не под давлением обстоятельств. Он горел пламенем, которое питало его суть, а суть его была любовь. Любовь даже к тем, кого полюбить, казалось бы, невозможно, — а такая любовь встречается крайне редко.

Он рассказал Бёртону немного о своей земной жизни. Он был врачом, фермером, либералом с непоколебимой верой в свои религиозные убеждения, однако ему не давали покоя вопросы о собственной судьбе и состоянии общества его времени. И еще он был поэтом, который был широко известен недолгое время, а потом забыт. Он сочинил стихи — призыв к религиозной терпимости, которые в свое время вызвали как восторг, так и возмущение.

Пусть, Господи, любой увидит наконец
Былые чудеса, что мне Тобой даны.
Здрав прокаженный, зряч слепец
И мертвые Тобой воскрешены.

— Эти строки, может быть, и умерли, но не умерла высказанная в них истина, — сказал Коллоп Бёртону. Он обвел рукой Реку, горы, людей. — И ты сможешь увидеть это, если откроешь глаза и перестанешь твердить свою глупую выдумку о том, что все это — создание рук таких же людей, как мы. Или оставайся при своем мнении… Все равно эти этики всего-навсего выполняют работу их Создателя.

— Мне больше по душе другие твои строки, — сказал Бёртон:

Душа моя, оставь унынье,
Не уставай же вверх идти,
И Искру, дар Небес Господних
Огнем ты Небу возврати!

Коллоп обрадовался, хотя и не предполагал, что Бёртон вкладывает в эти строки не тот смысл, который вложил он сам.

— «Огнем ты Небу возврати».

А это означало, что нужно каким-то образом добраться до Туманной Башни, раскрыть тайны этиков и обернуть их изобретения против них. Бёртон не испытывал к ним благодарности за то, что они дали ему новую жизнь, он был возмущен тем, что они сделали это, не спросив его согласия. Если они хотели от него благодарности, почему они не сообщили ему о том, зачем дали ему второй шанс? Почему они хранили в тайне свои намерения? Он должен узнать почему. Та искра, которую они зажгли в нем, должна была разгореться яростным пламенем и сжечь их.

Он проклинал судьбу за то, что она забросила его в места, столь близкие к истокам Реки, а значит — и к Башне, а через несколько минут снова отбросила его назад, в края где-то в среднем течении Реки, на миллионы миль от цели. Но если он раз там побывал, он попадет туда снова. Но не на лодке — такое путешествие отнимет не меньше сорока лет, а может, и больше. Да еще по пути можно тысячу раз попасть в плен или в рабство. А если его по дороге убьют, он может оказаться, будучи воскрешенным заново, еще дальше от цели, и тогда придется все начинать сначала.