Мир с членистоногими

— Чего спрашивать, — отмахнулся Сеня, — сегодня утром, пока я Петьку ждал, сам видел, как они курицу ели, с гречневой кашей. Петькина мама и мне предлагала. — Он задумался над неожиданно свалившимся на него несчастьем. — И всё равно обидно стать евреем. Вчера всё еще здорово было и вдруг! Пацаны просто так драться не начнут, да ещё все сразу, — Сеня осторожно погладил ушибленную скулу.

— Ну, драться ты и сам умеешь, — перебила мама. — Вот перевяжу тебя, будешь, как пират. Меньше нужно обращать внимание на болтовню. Люди иногда говорят глупости, даже взрослые. Помнишь, женщина из соседнего подъезда кричала, что наша собака на ее клумбу нагадила, она будто бы сама видела? А у нас и собаки сроду не было, только кот, да и тот из дому не выходит. Ты же сам тогда смеялся. А евреи всякие бывают. Но уж не хуже других. — По ходу разговора, мама перевязывала ему глаз черной лентой. — Вот скажи мне, ты папу любишь?

— Конечно, люблю. Папа — самый лучший!

— Но папа тоже еврей.

— Папа тоже? — поразился Сеня и сжал кулаки. — Ну, получат они у меня, когда завтра гулять пойду! Не дам им папу ругать!

Сеня немного успокоился, он теперь ощущал себя настоящим пиратом и был готов за себя постоять. Папа уточнил у него, где была драка, и пошел за потерянной шапкой, а когда вернулся, Сеня уже стащил сапоги, отдал матери пальто и расслабился. Жизнь теперь не казалась ему такой уж безнадежной. Но тут ему пришла в голову новая идея:

— Мама, а ты давай мне на улицу немного денег. Пусть все увидят, что евреи совсем и не жадные, ну нисколечко, и даже наоборот!

Маме идея не слишком понравилась, а папа хмуро посоветовал не быть подлизой: уступками противника не задобрить, он только обнаглеет.

— Лучше драться, — обрадовался Сеня.

— Ну, драться это уж в крайнем случае, когда нападают, — объяснил папа. — Ты запомни главное: в каждом человеке есть что-то и хорошее тоже, даже в последнем негодяе. Найди это хорошее, и тогда с ним можно будет поладить. Ну, если не получается обойти его стороной.

Сеня не до конца понял эти слова отца. Вот Петька — хороший. Весь хороший, и ничего в нем искать не нужно. А что такого особенного в Зинке, дразнится, кривляется, да вредничает? И назло ему сердито закидывает за спину светлую косу, как будто нарочно, подальше от Сени. Но он, как человек добросовестный, попытался разглядеть что-то хорошее в представителях дворовой братии. Это было совсем даже не скучное занятие и чаще всего что-нибудь хорошее ему найти удавалось. Больше всего намучился он найти хоть что-нибудь хорошее в Олеге, но потом вспомнил, что у Олега есть брат, Стасик, и этот Стасик лучше всех брызгал из лужи в прохожих, а потом делал вид, что это не он. Не у каждого был такой брат.

В общем, жили они уж повеселее, чем взрослые, у которых всегда не хватало времени на приключения. Обычно никто не опускался до мелочных придирок и уже на следующий день все забыли, что Сеня на самом-то деле еврей. Всё у них было по-честному. Хотя иногда, в перерыве между играми, можно было услышать что-нибудь вроде «ты хохол», а в ответ «а ты кацап». Но всё это звучало мирно, без особого наскока, как «ты хромой», «ты дурак» или «ты кривой». А как-то, когда Сеня во дворе заострял самодельную стрелу с помощью осколка стекла, его окружила компания ребят во главе с Данилой, он уже в школу ходил. Среди них был и его ближайший друг Петька. Некоторое время они молча смотрели на его труды и выжидательно молчали, а потом Данила торжественно возгласил:

— Скажи нам, Сеня, какая у тебя национальность?

Сеня сглотнул слюну и твердо сказал:

— Еврей.

Все были поражены его ответом, а Петька твердо произнес:

— А что я вам говорил? Он сам признается!

— Получается, не все они трусы, — удивленно протянул Данила.

Все разошлись, впечатленные отчаянной смелостью Сени, но, на всякий случай, матери он об этом ничего не рассказал.

2

Шло время. Сеня уже учился в институте приборостроения, атмосфера вполне располагала каждого чувствовать себя, как в своей семье. Кто-то посвящал себя учебе, другие жили интенсивной личной жизнью, а некоторые успешно делали карьеру на общественной лестнице — у этих обычно был сильный характер. Но все были в равном положении, никто не доминировал, никого не притесняли, да это было и невозможно: широкое жизненное пространство позволяло каждому найти свою нишу. Сеня, впрочем, особо и не искал, итак всюду чувствовал себя своим.

На улицах он иногда ловил косые взгляды или даже ехидные реплики, но редко и мимоходом. Это немного напоминало Сене рассказ преподавателя, недавно побывавшего в Шанхае: прохожие задерживали на нём взгляд, и было не очень комфортно, когда огромная толпа смотрит на тебя, и ты идешь в сопровождении этих взоров. А некоторые малыши поворачивались задом и демонстративно приспускали штанишки. Конечно, Сеня, слава богу, был не в Шанхае, но чем-то всё-таки, видимо, отличался от массы.