Мир самоцветов и драгоценных камней

На Востоке геммы также играли важную роль в жизни людей. Так, в Иране при Сасанидах шах жаловал своему придворному при утверждении в любой должности военной, гражданской, жреческой – регалии будущей власти: шапку, пояс и перстень с печатью. Личная печать придворного была обязательной на деловых бумагах, письмах, приказах и распоряжениях.

На служебных печатях нередко вырезался портрет жреца или вельможи со всеми регалиями. Арабские и персидские историки любили подробно описывать перстни.

Считалось, что цветные камни и самоцветы, вставленные в них, обладали мистической силой и могли влиять на судьбы людей. Повреждение камня было дурным знаком.

Об исключительной важности перстня для просвещенного перса можно судить по отрывкам из произведения XI в. «Ноурузнаме» (Книга о Новом годе) приведенные в книге А.Я. Борисова и В.Г. Луконина "Сасанидские геммы". Л., изд. Гос. Эрмитажа, 1963 г.:"Перстень – украшение очень хорошее, и на пальце – подобающее.

Вельможи говорят: не человек тот, у которого нет перстня…" "Письмо вельможи без печати – от слабости разума и нечистых помыслов, а сокровищница без печати – от пренебрежения и неосторожности.

От античного мастера резьба на твердом камне требовала необычайного трудолюбия и искусства. При помощи ножа и бурава вручную вырезали печати в Древнем Египте, на Крите и Мессопотамии. С YI века до н. э. камень стали обрабатывать на станочке, который приводился в движение смычком. Агат, как и большинство минералов, применявшихся в глиптика, тверже стали, поэтому камень резали металлическим резцом с помощью абразива. В течение многих веков таким абразивом служил наждак с острова Наксос в Эгейском море. И только после похода Александра Македонского в Индию греки стали использовать алмазную пилу и алмазную пыль. Резать приходилось вслепую, не видя камня. Под непрозрачным слоем масла и алмазной пыли можно было упустить важную особенность в декоративности или строении камня. Увеличительного стекла тогда еще не знали. Но античные мастера создали, несмотря на огромные трудности и примитивную технику, прекрасные произведения.

Месяцы, а то и годы упорного труда резчик тратил на создание одной камеи.

Исследователи глиптики говорят, что для изготовления большой камеи требовалось столько времени, сколько для постройки собора.

В средневековой Европе глиптика пришла в полный упадок. Новый подъем ее начался в эпоху Возрождения в Италии и вскоре распространился во всей Европе.

Период расцвета глиптики продолжался с середины XYIII до середины XIX века. В это время появилось множество любителей резного камня. Собиранием гемм занимались коронованные особы, аристократы, ученые, художники. Кто не мог купить себе геммы, коллекционировал слепки с них. Появление на рынке выдающихся гемм было важным событием. Например, о покупке Екатириной II у вдовы немецкого художника Антона Рафаэля Менгса замечательной античной камеи говорили в Риме несколько лет. Гете, живя в Риме, также увлекся коллекционированием гемм. Уезжая в Германию, он приобрел коллекцию слепков с лучших античных гемм и говорил, что это самое ценное их всего, что можно увезти из Рима.

Огромный спрос на геммы привел к тому, что искусные резчики пользовались необычайной популярностью, независимо чувствовали себя даже среди коронованных особ. Характерно, например, поведение итальянского резчика начала XIX в. Бенедетто Петруччи во дворце великой герцогини Тосканской, сестры Наполеона I, которая заказала ему камею с изображением членов своей семьи.

Петруччи вызвали во Флоренцию ко двору герцогини. "Я, – писал он – застал герцогиню и ее маленькую дочку сидящими за столом за завтраком. Весь двор присутствовал при этом стоя. Как только герцогиня меня увидела, она наклонила голову в мою сторону, и один из камергеров сказал мне, что я могу начинать. Я не привык еще ко двору и потому взял стул, стоявший рядом с герцогиней, на котором лежал ее пудель. Не обращая на него никакого внимания, я перевернул стул и свалил собаку на пол. Несчастное животное, не привыкшее к такому обращению, начала лаять, после чего герцогиня метнула на меня взор, полный гнева, и по всему залу пробежал шепот. Но сделал вид, что ничего не понимаю, сел и принялся за портрет. Придворные – французы и итальянцы – обступили меня так тесно, что у меня почти не было возможности работать. В скором времени я придал воску некоторую форму, и маркиз Х, президент Академии и камергер, приблизясь к герцогине, сказал ей, что он в первыйраз видит такое сходство. Она забыла обиду, нанесенную мной ее собаке, и милостиво пожелала видеть мою модель. Она засмеялась и спросила дам, действительно ли они находят сходство, и после утвердительного ответа сказала мне: " Приходите завтра – я дам вам еще один сеанс.