Мир Сердца

И в итоге фигура танцора, что всё еще, весело напевая свою межпространственную песенку, продолжала прыгать по своей внутренней фантазии, оставляя за собой шлейфы от удивительнейших движений гипнотического свойства. В этих миллионах копий самого себя он, казалось, начал запутываться, что было лишь частью его очередного развлечения. Действительно, ничего подобного произойти и не могло, даже в теории, поскольку каждое движение им было доведено до совершенства, просто что-то происходило с формой его фигуры. Так, его руки уже слегка видоизменились, а точнее, расщепились на несколько копий друг друга, и фигура продолжила свое движение уже с четырьмя грациозно извивающимися верхними конечностями. Затем то же самое произошло и с ногами, и с самим торсом, который разделился в изящном движении на два корпуса, что примыкали друг к другу одной спаяной головой. Однако и она в итоге разделилась надвое, оставив на черепе каждого по одному отростку с бубенчиком, каждый из которых весело звенел, будто бы игриво подзывая друг друга. Также это было похоже на два рога, которые формировали тоннель познания каждого смотрящего. Благодаря этому двойному виденью, две части единого могли, окончательно отпрыгнув друг от друга, начать самостоятельно и независимо друг от друга отплясывать в самозабвенном танце любви, в формирующемся вокруг них лабиринте из их собственных чувственных фантазий, возникающих на месте белых пятен в их уже не до конца полном восприятии. Но даже самое красивое и воодушевляющее действо, несмотря на свою феерию, уже становилось несколько скучноватым самоповторяющимся актом. Так, чтобы избежать этого зацикливания, двое, игриво прильнув друг к другу, казалось бы, в самый последний раз, быстро разбежались в разные концы лабиринта, что стал тут же усложняться как вовнутрь, так и вовне, всё дальше и дальше, пока их песни практически не утихли окончательно. Однако, всё равно внимательный наблюдатель даже в такой ситуации мог бы услышать, как два бубенчика, не смолкая, продолжают подзывать друг друга, подобно воркованию двух влюбленных голубков.

В свою очередь, оба они, разделившись еще на большее количество субъектов, уже жили своей жизнью. Космический танцор теперь там рождался и умирал с целыми вселенными, со своими заботами, своими системами, своим временем, своими важнейшими проблемами и выдуманными смыслами, ровно, как и утешениями, где бы он ни находился. В итоге то игровое поле разрослось до такой степени, что, казалось, генеральный отзвук истины стал практически неслышим, хотя там и присутствовали миллионы других, казалось бы, не менее прекрасных звучаний, что всё равно были лишь отражением изначального зова двух влюбленных сердец, что, призывно отражаясь в этом лабиринте, так хотели отыскать друг друга, ведь если, а точнее, когда они это сделают, как они смогут от души посмеяться над своей искусной и завораживающей игрой!

37. – Грегори, вы с нами? – тактично переспросил интервьюер.

Писатель оторвался от своих мыслей, однако, несмотря на это, продолжал наблюдать те самые узоры вселенной, которые покрывали сначала карету, в которой он ехал, а затем и студию, что пришла ей на смену, которая расширялась еще дальше. Казалось, будто бы даже исчез сам лабиринт, которого, вполне возможно, никогда и не было, в то время как сам бубенчик звучал всё тише, пока сам Грегори не перестал обращать на него всякое внимание. Так, полностью сосредоточившись на своем собеседнике, Грегори увидел, как сидящая прямо на его голове миниатюрная фигурка Богини, подмигнув ему, растворилась, будто бы ее никогда и не существовало в реальности, а всегда было, есть и будет лишь это личное интервью. Ничего важнее для Грегори не было, ведь он столько лет мечтал об этом моменте, чтобы рассказать всё, что он чувствует и знает, как своим будущим читателям, так и тем, кому его личность уже была известна. Однако, несмотря на этот долгожданный момент исповеди, все слова куда-то пропали. Прокрутив эти события и всё, что им предшествовало, в своем уме, продолжая чувствовать приятные мурашки на своей коже, писатель не смог сдержаться и сначала тихо, стараясь изо всех сил подавить нахлынувшие на него ощущения, но потом уже без всякого стеснения стал хохотать, и его искренняя радость разнеслась по невидимому лабиринту десятка тысяч миров, как самый настоящий маячок, тот самый истинный звон колокольчика, что уже был безошибочно услышан его вечной спутницей и верной женой.

– Да, я вас прекрасно слышу, – отозвался Император Арчибальд, пытаясь понять, какой именно ответ ему нужно дать в данную секунду, когда десятки образов различных реальностей накладывались на вполне определенное, единичное место пространства-времени, где он сам находился. Ему необходимо было позарез определить, чем же являлось это самое место. Это было тем самым поворотным моментом, во время которого необходимо было действовать быстро и решительно, чтобы удержать навалившийся массив информации, дабы тот в свою очередь просто-напросто не распался на атомы под воздействием собственной тяжести.