— Два старца из Константинской патриархии. Я узнал о них от Бревурта. Они возглавляют Ксенопский орден.
— Значит, они повинны в бомбежке Оксфордшира! Боже, да как же ты мог...
— Нет, не повинны, — поспешно прервал его Тиг. Они были еще больше потрясены, чем мы, если это возможно. Они меньше всего на свете хотят твоей смерти.
— Но человек, который направлял эти бомбардировщики, был священником! Из Ксенопского ордена!
— Или выдавал себя за него.
— Он застрелился, — тихо сказал Фонтин. — Он покончил с собой с соблюдением необходимого ритуала.
— Никто не застрахован от вмешательства фанатиков!
— Продолжай. — Виктор пошел по тропинке прочь от охранника с собакой.
— Эти люди — худший тип экстремистов. Они мистики. Они верят, что участвуют в священной войне. В этой войне они признают только насилие, переговоры исключаются. Но нам известны авторитетные люди — те, чьи приказы беспрекословно исполняются! Мы можем вызвать в их среде взаимную, вражду, используя давление Уайтхолла, если понадобится, и потребовать решения. По крайней мере, такого, которое выведет тебя из сферы их интересов — раз и навсегда! Это тебе одному не под силу. А нам, — под силу. Так ты вернешься?
— Если я дам согласие, то вся машина придет в действие? Я — часть вашего плана?
— Мы эту операцию осуществим столь же тщательно, как лох-торридонскую.
— Мое прикрытие для Лондона остается в силе?
— Абсолютно. Ты сейчас где-то в Уэльсе. Все наши телефонные звонки идут через станцию в Суонси и далее на север. Почта регулярно пересылается в абонентский ящик в уэльской деревушке Гвинлиффен, где ее тихо перекладывают в другие конверты и пересылают обратно ко мне. Даже сейчас, если я кому-то нужен, Стоун заказывает разговор с Суонси.
— И никто не знает, где мы? Ни одна живая душа?
— Даже Черчилль.
— Мне надо поговорить с Джейн.
— Да, еще одно, — сказал Тиг, беря Фонтина за руку. — Я дал слово Бревурту. Тебе больше не придется пересекать Ла-Манш.
— Это ее обрадует.
План лох-торридонской операции блестяще претворялся в жизнь. Принцип «развал любой ценой» стал для немцев гвоздем в сапоге.
В мангеймских типографиях сто тридцать тысяч экземпляров «Пособий для комендантов оккупационных зон» вышли с пропущенными частицами «не» во всех важнейших предписаниях. Грузы, предназначавшиеся заводам «Мессершмитт» во Франкфурте, направлялись в сборочные цеха заводов «Штук» в Лейпциг. В Калаче на русском фронте было обнаружено, что семьдесят пять процентов радиопередатчиков настроено на неверные частоты. На заводах Круппа в Эссене инженерные ошибки в расчетах обернулись дефектами в системах наведения всех пушек под шифром 712. В Кракове на фабриках военного обмундирования ткань была обработана особым химическим составом, и двести тысяч комплектов обмундирования, отправленных по назначению, самовоспламенились в пути. В Турине, где немцы контролировали производственный процесс на самолетостроительном заводе, использовались такие технологические схемы, при которых металлоконструкции приходили в физическую негодность уже после двадцати летных часов: целые эскадрильи внезапно разваливались на куски в воздухе.
В конце августа 1944 года руководители лох-торридонской операции сосредоточили свое внимание на береговых патрулях по всей прибрежной зоне Нормандии. Был разработан стратегический план, согласно которому необходимо было изменить графики выставления патрулей на немецкой военно-морской базе в Пуант-де-Барфлер. Бригадный генерал Тиг подготовил сенсационный рапорт в верховное главнокомандование сил союзников и передал его лично Дуайту Эйзенхауэру:
"Утренние дозоры немецких береговых патрулей a Нормандии будут сняты в одиннадцатидневный срок в начале июня.
Операция должна быть осуществлена в этом промежутке.
Повторяю: с 1 по 11 июня".
Командующий союзными войсками ответил должным образом: «Черт меня побери...»
Операция была осуществлена, и войска союзников перешли в наступление. В Лиссабоне велись переговоры с Бадольо и Гранди относительно участия Италии в этих действиях.
Алек Тиг разрешил майору Фонтину отправиться туда: лично. Он имел на это право.
В тесной комнатке в Лиссабоне усталый Бадольо беседовал с Виктором.
— Итак, сын Фонтини-Кристи привозит нам ультиматум. Вы, должно быть, испытываете удовлетворение?!
— Нет, — ответил Виктор. — Ничего, кроме презрения.