Мои жалкие трепыхания были просто незамечены. Как не замечает дорожный каток сопротивления раздавливаемой лягушки. Новая огненная струйка пролилась через разжатые железными тисками зубы. Все внутри меня заполонил обжигающий, ментолово-мятный вкус. Тиски исчезли. Я дернулся и снова об что-то ударился головой. Залитые слезами глаза слепы, в желудке полыхает новый огонь.
– Поднимайся наверх, на внутренний двор, – донесся сквозь рев внутреннего пожара шипящий голос.
Я лежу на каменном полу, силясь вздохнуть без всхлипа. Каждое движение воздуха отзывается свербящей болью в носу, в горле и потоками слез. Где-то в отдалении, за ментоловой мутью, хлопнула дверь.
Не знаю, зачем я встал. Зачем полз к двери, опираясь на жесткую кровать. Зачем тащился по коридору к лестнице. Зачем поднимался, шатаясь и рискуя опрокинуться назад. Наверное, мое проклятое упрямство снова решило всплыть из глубин сознания.
Впрочем, каждый следующий шаг мне давался все легче и легче. Ментолово-мятный пожар постепенно спадал, унося с собой разбитое состояние и оставляя за собой ментоловую свежесть. Свежесть… меня сейчас стошнит от этой свежести.
Я остановился, шатаясь и держась рукой за стену. До меня только сейчас дошло – я не знаю, куда идти. Я понятия не имею, где тут внутренний двор. В этом доме мне известна только келья, да коридор с массивными дверьми.
Позади донеслись чьи-то торопливые шаги. Я оглянулся – из-за поворота выскочил давешний монах в белом кимоно. Страха в его взгляде уже нет, его сменила нешуточная озабоченность. На секунду монах замер, недоумевающий взгляд уперся в меня. То, что я стою посредине коридора, без сопровождения, явно не вписывается в его картину мира. Я открыл рот… и тут же захлопнул его. Перед глазами всплыла картина горного склона, и удар Мрака. С местными надо разговаривать на местном языке.
– Внутренний двор, – слова чужого языка с неохотой сорвались с моих губ.
В глазах молодого монаха забрезжило понимание. Он указал на одну из дверей недалеко от себя, и даже открыл и придержал ее, пока я к ней ковылял. За дверью оказалась небольшая комната с увешанными разнообразным оружием стенами. Сквозь небольшие окна падают косые солнечные лучи. В противоположной стене, между окон, темнеет новая массивная дверь. Сдается мне, это выход во двор, вот только с дверями у них нет никакого воображения. Я проковылял через комнату и положил руки на тяжелую створку. Монах наблюдает за мной из коридора, не проявляя никакого желания помочь. Ну и черт с ним… Я налег на грубое дерево.
Солнце на несколько секунд ослепило меня. Сквозь новые слезы постепенно проступил плац, засыпанный белым песком… Только в этот раз его окружают стены дома. По бокам стоят разнообразные деревянные конструкции, лесенки, манекены, непонятные сооружения с торчащими деревянными отростками. Вдоль конструкций неспешно прогуливается незнакомец в черном комбинезоне.
– Тебе незнакомы наши обычаи, – сухой шипящий шепот отчетливо слышен, хотя до чужака метров десять. – Ученик, придя на место для тренировки, должен совершить эххой.
Я не сразу понял, что он хочет. Последнее слово имело смысл похожий на «Отдать дань уважения». Но, потом вспомнил – на секции карате было принято кланяться при входе в зал для тренировок. Я выпрямился и медленно поклонился. Похоже, здесь будут заставлять кланяться при каждом удобном случае, как этих белых болванчиков.
– Ты должен благодарить не меня, а дух этого дома – фигура в черном наконец повернулась. Я снова ощутил его рентгеновский взгляд, по позвоночнику пробежали мурашки.
– Зови меня Мастер, – прошипела фигура. – Ты должен выполнять все, что я скажу. Быстро и с полной отдачей… Отжимайся.
Интересно, а здесь под отжиманиями понимают то же самое, что и в моем мире? Тело тем временем само приняло позицию «упор лежа»… Как бы я не храбрился, сколько бы раз не повторял про себя, что смерть мне безразлична, – все равно этот Мастер пугает меня до дрожи в коленях. С некоторым напрягом я отжался пятнадцать раз и замер, опершись на вытянутые руки. Что же будет дальше?
– Вижу, ты меня не понял, – раздался шипящий голос над самым ухом.
Стальная хватка на моем плече. Резкая боль, плац перед моими глазам рывком изменяется на синее небо. Его тут же заслоняет черный капюшон. Боль и тяжесть на груди. Хрип захлебывается. Во рту грубая деревяшка, давящая на челюсти и разрывающая губы. Потом… потом все поглотила боль…
Эта боль непохожа на то, что я испытывал раньше. Она, словно вспышка молнии, поразила все тело разом. Заполнила и ослепила меня. Наверное, я кричал. Я не видел ничего, кроме ультрафиолетовой-белой боли. Я не слышал ничего, кроме боли. Я плыл по океану из боли, боль была вокруг меня, и я был ее частью.