Мир сновидений

На следующий день перед высоким советом магистрата Матти присудили к уплате штрафа в пятьдесят марок или при отсутствии средств…[16]

Что ж, как раз такая сумма и накопилась у Матти в кошельке. Но настроение у него все-таки было очень грустное, когда он по дороге из магистрата зашел к ратману в сарай проведать своего любимого Мишутку.

— Видать, не понимают в этом городе искусства, — пожаловался он. — Сидели бы мы лучше дома, в своем углу!

Мишутка смотрел на него с удивлением — что за чудеса! Ведь широкая публика была ими как довольна! Но он не осознавал еще всей ужасающей серьезности дела.

— А тебя они осудили, даже не выслушав, — продолжал Матти, вытирая какую-то влагу в углах глаз. — Приговорили к лишению жизни.

Мишутка лизал его руку и совсем не понимал, на каком волоске теперь висела его душа.

Но тут зашел в сарай цыган с кнутом в руке — потолковать с Матти. Он был вчера на Мишутки-ном представлении, а сегодня и в магистрате тоже: держал там ответ за свои провинности, от которых более или менее отбоярился. Ему велели только в сей же миг уносить из города свои кости.

— Ну, что получил, ась? — фамильярно спросил он у Матти.

Он видел Матти во дворе ратуши, но еще ничего не знал о приговоре.

Матти не хотелось рассказывать ему о своей беде. Сказал только, что его дело отложено на завтра. Посмотрели они вместе на медведя, и цыган сразу же начал приторговываться.

— Продай мне зверушку! — сказал цыган, как бы невзначай позвякивая монетами в кошельке. — Получишь полтинник, забирай пятьдесят финских марок!

— Не болтай! — рявкнул Матти. — Одна его шкура и то больше стоит!

Но душа его странно дрогнула. Цена, предложенная цыганом, на удивление совпадает с только что заплаченным штрафом. Как знать, может, из этого еще выйдет выгодная сделка, подумал он. И опять же была бы потеха — хоть раз обмануть цыгана.

Тому очень хочется медведя. Он и сам понимает, что предложил смехотворную цену. Он прибавляет и прибавляет. А Матти хоть бы что.

— Я цыгану не продам! — кричит он наконец.

— Глянь, деньги, они и у цыгана деньги. Даю сто пятьдесят!

— Постыдился бы хоть! Вот заплатишь пятьсот — тогда забирай! Ишь ты!

Цыган, подвижный носатый мужчина с серьгой в ухе, притворно ужасается, хотя прекрасно знает, что на просторе заработает на этом медведе тысячи. Торгуются еще некоторое время.

Но Матти непоколебим. Он уже заметил, как тот жаждет покупки, и не думает уступать ни пенни.

Цыгану приходится со вздохами достать свой потрепанный кошелек, спрятанный глубоко под рубахой, и отсчитать Матти в ладонь чистоганом пять сторублевых купюр.

— Ушлый мужик, хитрый мужик! — хвалит цыган противника. — Взял цену доброго жеребца!

— Да они хоть настоящие-то? — спрашивает Матти с поддевкой.

Цыган клянется и божится. Да и Матти понимает толк в купюрах, — он просто так, без причины тянет, подшучивает. Наконец он сует деньги в карман и говорит, еще раз погладив Мишутку по голове:

— Ну, прощай, Мишутка, бедолага1 Уж как буду скучать по тебе. Да что поделаешь! Да и матушка состарилась уж, надо ей подмогнуть.

Мишутка грустно мычит в ответ, точно теленок сквозь щель в заборе.

И цыган тоже собирается погладить его. Но Мишутка так злобно мотает головой, что тот сразу отдергивает руку.

— Да навряд ли он к чужим привыкнет — ухмыляется Матти.

Цыган щелкает кнутом в воздухе и показывает белые зубы.

— Привыкнет, еще как привыкнет — уж будь уверен, братец! — бросает он весело.

— Запомни, обращайся с ним по-хорошему, еще раз предостерегает Матти.

— Как золото на ладони буду держать! — заверяет цыган. — Хороший медведь, умный медведь, только пьющий. Трезвым не будет артачиться.

Так и закончилась сделка, и Мишуткину судьбу решили опять, ничуть не поинтересовавшись его желанием.

Матти еще раз предупредил цыгана, чтобы тот постарался увести Мишутку из города как можно незаметнее. Цыган ответил, что это уж он соображает.

— Небось украл его где-нибудь? — усмехается цыган, лукаво подмигивая.

— Помолчи, мошенник! Пойди укради петуха с церковного флюгера!

Матти поспешил уйти со двора ратмана, как будто за ним гнались укоры совести и он чувствовал груз греховных денег.

«Там он и остался, Мишутка, — все думал он, шагая уже далеко от города. — Хорошо хоть, живой! Но и под кнутом цыгана по миру бродить — тоже не сахар…»

Ему казалось, будто продал он родного брата. И ни одной шутки не принес он в свое село, воротясь с той ярмарки.

РОЗЫ И ТЕРНИИ

На том и кончились честолюбивые надежды Матти Проделкина. С ним случилось то же, что и со многими другими финскими артистами. Он блеснул на мгновение и вновь погрузился в избяную тьму Финляндии.

Он сдался сразу, при первом же невезении.

Артистическая звезда Мишутки, напротив, только восходила. Он стал знаменитостью. Он достиг той мировой славы, которая порой маячила золотым миражем перед внутренним взором Матти, пока он сидел на банной лавке.