Мир Стругацких. Полдень и Полночь

– Ничего себе – быстренько! – подивился я. – Это ведь пришлось бы лет десять – пятнадцать ждать… Как же клиент-то согласился?

– А в договоре сроки не были указаны!

– Неплохо! – вынужден был признать я.

– Это что! – в полном восторге вскричал мой собеседник. – Он ведь его и с миллионом нагрел! Вы инфляцию учитываете? Да к тому времени пара ботинок миллион стоила!

– Тогда неувязка номер два, – сказал я. – Такого работника – и гнать из пекла? А формулировка?

Собеседник нахохлился, помрачнел, взялся за кружку.

– Формулировка дурацкая! – с отвращением буркнул он. – Нарушение профессиональной этики! Уроды… – Помолчал – и вдруг умоляюще вскинул глаза. – Может, возьмётесь, а? У вас бы получилось, я знаю! А я вам всё про него расскажу: и как он искусственную почку Андропову отключил… и как Горбачёва в генсеки пропихивал…

Я смотрел на него и отрицательно мотал головой.

– Почему? – жалобно спросил он.

– Опять политика, – сказал я. – Меня и так уже критики достали! Говорят, что я скорее сатирик, чем фантаст. Чуть ли не публицист… А сами написать не пробовали?

– Да пробовал… – безрадостно отозвался он. – Не получается. Пока рассказываю, вроде складно выходит, а сядешь за клавиатуру…

– А вы на диктофон, – посоветовал я.

– И на диктофон тоже. Только включу – слова пропадают, мысли разбегаются… Может, всё-таки…

– Нет-нет! – решительно сказал я, стараясь не замечать его искательного взгляда. – Даже и не просите! Тема хорошая, но не моя. Не обижайтесь…

– А я на вас так рассчитывал… Думал: прочтут, поймут…

И столько неподдельной горечи прозвучало вдруг в голосе незнакомца, что я невольно поднял глаза. И пожалуй, зря. Уж больно у него вид был несчастный. Уныло склонённые рога, бессильно упавший хвост – всё это производило самое удручающее впечатление.

– Простите, но… Ничем не могу помочь.

Фраза далась мне с трудом. Знал, что обижаю, но куда податься? Тема-то и впрямь не моя.

Елена Первушина Петербургская киберреальность

«Петербургское небо мутилось дождем», – почему-то вспомнилось ему.

По старой, странной, еще со школы оставшейся привычке он подумал о себе в третьем лице и тотчас смутился, словно его мысли зависали облачком над головой и каждый прохожий мог прочитать их. На самом деле об этой причуде не знал никто, даже Бронтозавровна. Особенно Бронтозавровна. Если одноклассники просто начали бы гоготать, то Бронтозавровна, наверное, улыбнулась бы по-доброму и предложила бы прочесть «Поединок» Куприна. И Игорь бы сгорел от стыда. Но Бронтозавровна, разумеется, ни о чем не ведала, и Игорь прочел Куприна уже взрослым, узнал, что разделяет свою причуду с безвременно погибшим поручиком Ромашовым, и покраснел так, что сидевшая за соседним столиком в читальном зале библиотеки девушка приняла это на свой счет и еще долго с интересом поглядывала на Игоря.

Хотя нет, услышь каким-то образом Бронтозавровна эту фразу, она, недовольно поморщившись, повторила бы слово «вспомнилось» таким тоном, будто обнаружила гусеницу в своей тарелке с салатом, и спросила бы: «То есть сам герой был думать не в состоянии? За него думает некая сила? Возможно, это такой специальный кибер для думанья?» И вот тогда Игорь сгорел бы от стыда окончательно.

Он перешагнул через зеленую полосу, отделяющую обычную ленинградскую улицу от Музейного квартала – одного из двенадцати островков, где был воссоздан Старый Петербург, и в который раз удивился тому, как меняется походка, когда идешь по брусчатке. Становится неловкой, раскачивающейся, словно неровности покрытия постоянно сбивают с ритма. Наверное, люди, жившие здесь в XIX веке, этого не замечали. А может быть, вымощенная мостовая казалась им удивительно гладкой по сравнению с обыкновенными российскими дорогами, где «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи».

И тут же он снова одернул себя. Что еще за «вымощенная мостовая»? Тавтология-с, сударь! Даже тавтология-съ. Кстати, «тавтология-съ, сударь» – это еще один пример тавтологии, ведь почтительный словоерс именно обращение «сударь» и обозначает. Но, положим, какой-то оробевший чиновник из какой-нибудь Калужской губернии вполне мог сыпать словоерсами и тавтологиями, в первый раз попав в «блистательный Санкт-Петербург». Ну да, печально известный «штабс-капитан Словоерсов» из «Братьев Карамазовых». И довольно об этом.

Но почему он вообще вспомнил эту строчку Блока? Небо над Музейным кварталом, как и над всем Ленинградом, было ясное, весеннее. Правда, из небольшой тучки сыпался мелкий дождик, – вероятно, синоптики решили полить клумбы, – но Игорю даже в голову не пришло накинуть капюшон: редкие капли ласково касались мостовой и цветов на клумбах, но чтобы промокнуть под ними, нужно было очень постараться.

Ожил браслет на руке, подав знак, что соединился с местными транспондерами и готов указать путь к здешним достопримечательностям, если это понадобится.