Читаем Мир тесен полностью

— Прелесть, Гриша! Просто прелесть — очень люблю всё чистое, а вы, Гриша? Чистое белье с мороза пахнет лучше всех духов, правда? Я Серёже вишнёвого положу, потому что вишнёвое все любят, вишни — прелесть, правда, Гриша? И компот из вишен самый вкусный и вареники. Я малины ему положу, может, он пропотеет, а, Гриша? И ему лучше станет, так бывает, да, да, не улыбайтесь. Пойдемте, Гриша, ой, боюсь! — зажмурила Катенька глаза. — Не боюсь, а волнуюсь, да? — Взяла поднос со стаканами хорошо заваренного свежего чая, с розетками и ложечками.

Возле палатки Катенька попросила Гришу остановиться:

— Подождите чуточку. Ну… с богом! — И она переступила порог…

Увидев Гришу, раненые заулыбались, их обрадовал его неурочный приход.

— Это моя будущая свояченица, — представил Гриша Катеньку, — она вас хочет напоить домашним чаем с вареньем, говорит, что чай поможет вам больше, чем мои лекарства. — Стараясь казаться очень весёлым, улыбаясь, Гриша подошёл к Сереже Воробьёву, молоденькому прапорщику, который недавно перенёс тяжелую операцию и у которого, как полагали врачи, не было шансов на выздоровление.

— Ну что, Сережа, как наши дела, чайку попьём?

Сережа поднял отягченные веки, благодарно улыбнулся:

— Спасибо, Григорий Васильевич!

— Сережа, познакомься, это Катенька, сестра моей невесты, она очень хочет напоить тебя чаем с вишнёвым вареньем.

— И с малиновым, — тихо добавила Катенька.

— Да, да, и с малиновым, — согласился Гриша.

— Чая не хочу, вы просто, Григорий Васильевич, посидите со мной, — попросил Сережа, посмотрел на Катеньку равнодушно, без любопытства и снова закрыл глаза.

— А вы глоточек, Серёжа, глоточек, Серёженька, чай крепкий, вкусный, а? — склонившись над ним, попросила Катенька и двумя пальцами, чуть касаясь, погладила Сережу по щеке. (Так гладила Катеньку мама, когда она болела).

— Не хочу, — сказал Серёжа.

— Ну чуточку! — не сдавалась Катенька. — Давайте, давайте попробуем.

Она вылила чай из стакана в поильник, как-то очень ловко и осторожно взбила подушку, под беспомощной Серёжиной головой, опять погладила его по щеке своими тонкими быстрыми пальцами.

— Ну, Серёженька! Откройте рот, я, когда наш Митя болел, его вот так же поила. Митя — это мой старший брат, он такой, как вы… Совсем взрослый, в университете учится… Ну, давайте же, Серёженька, а то чай остынет, а холодный чай невкусный.

Катенька набрала ложечку варенья, осторожно и очень ласково поднесла его к Серёжиным губам. Он взял варенье, прихлебнул несколько раз чай и снова потянулся губами к варенью и сделал несколько глотков, закрыв глаза.

— Ну, давайте отдохнём, — согласилась Катенька. — Ой, Гриша, я же другим забыла. Что же вы, расставляйте другим, а то все остынет.

Серёжа открыл глаза, и Катенька снова принялась поить его чаем с таким сосредоточенным вниманием и с такой нежностью, что Гриша невольно погладил девочку по голове. Сделав ещё несколько глотков, Серёжа в изнеможении откинулся на подушку.

— Спасибо, больше не могу, очень вкусно, — вздохнул он.

— Ещё с малиновым, хоть несколько глоточков, — стала просить Катенька.

— Нет, не могу, сил нет.

— А я подожду, я подожду.

— Спасибо, вы, как моя мама, — улыбнулся Серёжа, — это, наверное, смешно, что я так сказал, простите. — И он поморщился от боли.

— Болит? — встрепенулась Катенька. — Где болит? Гришу позвать?

— Нет, нет, вы поите, Катенька, других, а я отдохну. А потом опять около меня посидите, хорошо?

С того дня Катенька стала частой гостьей в палатах, а потом необходимым, горячо любимым человеком для всех в госпитале.

<p>IV</p>

Он увидел его в первый раз в палате, где содержали арестованных. Ещё до обхода санитарка сообщила Грише, что привезли политического. Когда Гриша вошёл в палату, больной лежал, натянув на голову простыню. Гриша приподнял её и встретился со взглядом совершенно здорового человека. А вокруг бредили тифозники…

— Доктор, — сказал больной чуть слышно, — доктор, я совершенно здоров, но мне нужно быть здесь. Митя писал, что вы свой человек, и я доверяю вам свою жизнь. Ясно?

В это время вошла сестра милосердия, и Гриша вынужден был, словно вступая с ним в тайный союз, выслушивать его и выстукивать.

— Полный упадок сил, думаю, что у вас паратиф, — ещё не успев сам для себя ничего решить, сказал Гриша и вдруг заметил, что сестра милосердия Леночка посмотрела на него дружески внимательным взглядом, облегчено вздохнула. «Неужели и она с ними заодно? — удивляясь и досадуя, подумал Гриша. — Хорошенькая, пухленькая Леночка, дочка булочника, и этот политический, что у них общего?»

Госпиталь был большой, и сразу же на Гришу налетело тысячу дел… Но что бы он ни делал, он всё время думал: «Честно или бесчестно поступаю я, подвергая человека смертельной опасности заразиться, вступая в сделку с политическим преступником?»

Вечером он рассказал обо всём Дарочке.

— Нужно всё сделать, чтобы спасти его! — крепко сжав Гришину руку, сказала Дарочка. И сразу развеяла его сомнения. Дарочка взяла с него слово, и Гриша теперь знал, что любым путём он должен спасти этого человека. Это стало делом его чести, совести.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее