Мир тесен

Я в Л-де! Счастлива настолько, насколько могу ощутить это. Лейтенант Сережа (так я его называю) благополучно провез меня из О-ма через Кр-т на Лисий Нос, а оттуда в Питер (в товарном вагоне). Он начал было «закидывать шары», но я попросила не портить моего впечатления о нем. С его слов узнала: после апрельских бомбежек кораблей на Неве принято решение создать в Ленморбазе отряд дымомаскировки с задачей прикрывать корабли при обстрелах от немецких корректировщиков, которые смотрят с аэростатов и наблюдательных вышек. Дымовые завесы? Я струсила: это ведь химия? А я химию в школе не любила и знаю плохо. Сережа смеется: какая химия? открыл клапан — пошла кислота, делов-то. Все-таки трушу немного. Отец встретил с машиной на Финл. вокзале. У него толстые серые усы с проседью, лицо жесткое, на кителе два ордена — Красного Знамени и Красной Звезды. Я залюбовалась отцом — настоящий боевой командир. Отвез меня домой на Старый Невский. В комнате все как было раньше, только вид нежилой, раздвижной перегородки нет — сожгли зимой. Оказывается, Екатерина Карловна эвакуировалась со своим заводом еще до того, как сомкнулось блокадное кольцо. Отец дома почти не бывает, комната в моем распоряжении. Соседка все та же, Нина Федоровна, пожилая женщина с красивыми глазами, словно зовущими на помощь. У нее теперь живет сестра, Любовь Федоровна. У Нины Ф. сын служит радистом в Кронштадте. Она в первый вечер позвала меня чай пить, ну, не чай, конечно, а заваренные какие-то листья. Я принесла галеты, оставленные отцом. Пили чай, говорили о прошлой зиме, Нина Ф. сказала, что если б не сестра, то она бы не сумела выжить. «Я, говорит, встать не могу, а Люба над ухом: «Сейчас же встань!» Я глаза закачу, а Люба: «Открой!» Я посмотрела на эту Любу. Седая, коротко стриженная, молчаливая. Вдруг она мне говорит: «Я спросила твоего отца, много ли моряков погибло на переходе с Ханко, а он говорит, такие сведения не разглашаются. А мне бы знать хотелось… ну, сколько их было, необязательно… а вот как погибли? Ты спроси у отца, ладно? Может, тебе скажет». Я думала, она старшая сестра, но, оказалось, наоборот, младшая. Нина Ф. говорит, что у Любы сын служил на Балтфлоте, погиб при переходе с Ханко. А я подумала о Коле Шамрае. Ведь он тоже был на Ханко. Давно нет от него писем. Жив ли?

21 июня 1942 г.

Ну вот, я краснофлотец Отдельного отряда дымомаскировки и дегазации при Ленморбазе. Одета в черную юбку, синюю суконку с гюйсом, ботинки, синий берет. Нас в экипаже собралось 30 девушек-добровольцев. Почти все прибыли с Большой земли — через Ладогу. Одиннадцать девок, в том числе и я, определены в дивизион дымомаскировки, остальные — в дивизион дегазации и в управление отряда. Ну, прекрасно. Я и не хотела в дегазацию. Начали нас обучать. Уставы, строевая подготовка, винтовка. Это все нетрудно, тем более что в ВАХ мы изучали винтовку на «военке». А вот штыковой бой дается плохо. Надо бежать с винтовкой наперевес к соломенному чучелу. «Коли — раз!» — кричит старшина. Резким движением втыкай штык, сразу обратно — «Коли — два!»… У меня не получается это. И у других девчонок не получается. Видно, не женское дело — штык. Из Измайловских казарм мы переселились на бульвар Профсоюзов, 7. Это бывший особняк купца-грека Родоканаки (кажется, так); перед войной тут помещалось научное учреждение по защите растений. Внутри роскошно! Розовая лестница с лепниной. Резные панели. В цокольном этаже кухня, в первом — три кубрика для парней, во втором две большие комнаты отведены для девушек, по 15 человек. Мы, дымомаскировка, поселились в комнате (язык не поворачивается назвать ее кубриком), отделанной под барокко. Пухленькие ангелочки над дверью с недоумением смотрят на девок в военно-мор. форме. По верху расписанных стен — лепнина. На плафоне — сидит юноша, будто вытащенный из воды, его поддерживают голые наяды. Что за сюжет? Сашка бы мигом определил. А я затрудняюсь. Ну да ладно. К черту искусствоведение. Мы, девчоночья группа, разбиты по отделениям, будем работать на береговых установках и каких-то АРСах. Но пока что зубрим уставы и проходим строевую в Александровском саду, учимся поворачиваться через левое плечо. А ребята из группы катеров-дымзавесчиков уже начинают ходить по Неве и дымить. По вечерам они стучатся в наш кубрик. Сидим разговариваем, больше про смешное. Это называется «травить». Я вначале смотрела с опаской на парней. Ни к чему сейчас всякие ухаживания. Но они ведут себя на редкость скромно. Я бы сказала — по-джентльменски. Вот и хорошо.

17 августа 1942 г.