- Ты можешь еще раз тот кувшинчик позвать? – спросила неожиданно севшим голосом, подставляя ладонь ковшиком.
И вот уже мои руки заскользили по его телу, возвращая ему с лихвой то, чем он одаривал меня. Правда, уйти в нирвану великому змею не позволило мое любопытство.
- Альдар, ответишь мне на один вопрос? – подало оно голос, в то время как моя рука в скользком масле так же медленно и невесомо ласкала его член.
- Почему только на один? Я тебе на все вопросы отвечу – на которые знаю ответы… Правда, для этого тебе придется остановиться… а то говорить трудно, и мысли путаются, - ответил он, снял мою руку со своего члена и, поцеловав в раскрытую ладонь, положил себе на грудь.
- Скажи, мне это не показалось – ты действительно по жизни не стремился… стать отцом? – спросила я, лаская уже его грудь, потому что остановиться, была не в силах.
- А ты бы хотела ребенка на моем месте, сердце мое? Хотела – зная, что его рождение будет стоить кому-то, по меньшей мере, тысячи лет жизни?
Согласна – вопрос был глупый. Не удержавшись, подалась вперед, обводя языком его сосок:
- Так может тебе действительно лучше посмотреть на меня этим вашим внутренним зрением, чтобы самому убедиться, что мне ничего не грозит?
- В этом нет необходимости. Я вполне доверяю в этих вопросах отцу и Амору – они видят потоки Силы не хуже меня. Ты человек, и тебе будет трудно понять, но я попробую объяснить… Когда смотришь на разумного внутренним зрением, то видишь его так, как будто тела у него нет – вообще нет, понимаешь? А я не хочу видеть тебя – так. Никогда. Понимаешь?
Чего уж тут не понять? Что-то в душе пронзительно защемило… Альдар, между тем, продолжал, поглаживая мой живот:
- Что же касается этих малышей в тебе… то они мне уже дороги. Дороги тем, что они – часть тебя. Амор очень точно выразился на этот счет. Я тебе больше скажу – вполне может быть и такое, что эта первая в истории девчонка ин Менар будет значить для меня даже больше, чем ее брат. Потому, что девчонка эта дорога мне еще и тем, что она – часть Амора…
- Знаешь, как у нас на Земле называют детей? Цветы жизни. Правда, некоторые при этом добавляют – на могиле родителей.
Мой великий змей улыбнулся:
- Я бы перефразировал – они цветы на могиле жизни, в которой их не было.
Я вздохнула и все-таки задала этот вопрос:
- Когда они родятся, их тоже заберут в Школу Взросления?
- Я уже думаю над этим, сердце мое. И пока что придумать ничего не получается. Сделать исключение для наших детей я, как правитель, не имею права. Упразднить же Школу как таковую – будет в корне неверным решением. Ну, не умеют альфары правильно воспитывать своих детей – не умеют воспринимать их как что-то отдельное от себя. Ты только представь, что может произойти, если неправильно воспитать живое разумное существо, от природы наделенное практически неограниченными способностями к созиданию и разрушению? Методики же воспитания Школы проверены тысячелетиями. У многих наставников и наставниц преподавательский опыт исчисляется сотнями, а то и тысячами лет. Именно благодаря Школе альфары вырастают равными, свободными и справедливыми. Знаешь, стены в ее коридорах сплошь покрывают изречения мудрецов, по сути своей, являющиеся абсолютной истиной. А над дверями каждого учебного класса начертано одно и то же изречение, принадлежащее Первому Наставнику: свобода одного альфара заканчивается там, где начинается свобода другого.
Я улыбнулась:
- Ну, надо же – у нас на Земле есть похожее выражение. Только почему-то мало кто руководствуется им в жизни.
Альдар мягко привлек меня к себе на грудь:
- То, что похожее выражение есть на Земле, лишний раз доказывает, что это абсолютная истина. Знаешь, наверно, должно было произойти то, что произошло, чтобы для меня стало очевидным: государство альфаров – далеко не так совершенно, как я думал о нем раньше… Не хочу я для нашего сына своей судьбы… и не потому, что в ней есть что-то плохое или недостойное. Просто теперь мне кажется, что правильно – это когда у каждого есть выбор. У сына же Владыки, как и у сына любого другого знатного альфара, судьба может быть только одна – сменить на посту отца, когда придет время. Единственное послабление заключается в том, что служение это не пожизненное.
Мой царственный альфар погладил меня по волосам, а потом вокруг нас снова закружили водяные вихри, смывая с наших тел масло, и это было удивительно приятно.
- Будем выбираться или еще поплаваем? – изогнув соболиную бровь и склонив голову к плечу, спросил Альдар, когда вода в бассейне успокоилась.
- Ну… можно и поплавать, - ответила я и охнула, проваливаясь в воду, вдруг переставшую быть пружинящим матрасом.