Мир, в котором я теперь живу (СИ)

Но, тем не менее, не мешало бы поразмыслить над сложившейся ситуацией, я и начала – размышлять.

Задавать потолку тюремной камеры вопрос о том, зачем я здесь оказалась – по меньшей мере, бессмысленно. Если и в самом деле – зачем-то, это прояснится само собой, со временем. Но если исходить из того, что мое попадание сюда – это просто попадание, без какой-либо конкретной цели, то какими у меня могут быть планы на будущее?

Первое – искать пути для преодоления языкового барьера, по возможности, освоить здешнюю грамоту, если, конечно, у них имеется письменность. Второе – убедить местное начальство, что я барышня адекватная и социально неопасная, и меня вполне можно выпустить погулять на травке. Третье – выяснить, какими средствами здесь обеспечивается выживание человека разумного. Ну, что это – денежные знаки, бартер, или тут, вообще, коммунизм? Четвертое – разжиться этими самыми средствами, хотя бы в каком-то минимальном количестве. Вряд ли моя профессия юриста пригодится в этом мире. Законы, если они и есть – наверняка другие. Значит, придется выходить из положения за счет дополнительных талантов и умений. Пятое – посмотреть этот мир. Банально? А вы бы устояли перед искушением своими глазами увидеть живого эльфа? Вот и я – не железная. Ну, а потом… дорогой мозг, делай, что хочешь, выкручивайся, как хочешь – но мы с тобой должны вернуться в любящие объятия, пусть и слегка безумного, но такого родного мира. Можно сказать, что тогда, впервые в жизни у меня в душе проклюнулось что-то пронзительно-щемящее, что иначе как тоской по родине не назовешь.

За всеми этими размышлениями я и не заметила, как уснула. Причем, спала, как убитая – не видя снов, что со мной редко бывает. Разбудил меня звук человеческих голосов. Судя по всему, в моей камере находились, по меньшей мере, трое мужчин, которые негромко переговаривались между собой.

Но, открыв глаза, первыми я увидела не их, а тех, которые стояли по бокам от двери в мою камеру. Может потому, что лежала на боку лицом к двери. Вау – да ведь это, похоже, орки! Честное слово, если бы у меня была слабость к брутальным самцам, наверное – слюной бы захлебнулась. До чего же колоритные типажи: глянцевая коричнево-желтая кожа с бугрящимися под ней литыми мускулами, огромный рост – явно за два метра. Словно грубо вытесанные из камня горбоносые лица с квадратными челюстями и слегка выступающими из-под верхней губы белоснежными острыми клыками, мощные надбровные дуги – но все же не настолько, как у наших неандертальцев, покатые, но при этом – массивные лбы, желтые, холодные, цепкие волчьи глаза, кустистые брови. Орки, кстати, тоже оказались остроухими – только их уши еще меньше походили на эльфийские, чем человеческие. Больше всего они напоминали уши летучих мышей. В густые, длинные, темные и даже на вид жесткие волосы были вплетены разноцветные бусы, мускулистые предплечья украшали браслеты из какого-то темного, отливающего синевой металла, и замысловатые татуировки, чем-то похожие на скандинавские руны, сильные бедра обернуты шкурой неизвестного зверя – короткошерстного, светло-серого окраса в очень мелких коричневых пятнах. На ногах – такие же шнурованные сапоги, как и у всех остальных жителей этого мира, на широкой груди – ожерелья из чьих-то зубов и когтей. Легкие копья казались игрушечными в мощных руках орков. По-своему, они были великолепны – эти брутальные самцы.

Но тут мой ехидный разум, как бы, между прочим, донес до меня мысль, что с моей стороны, по меньшей мере, опрометчиво пялиться на полуголых дикарей – они ведь могут неправильно понять. И лучше бы мне обратить свое высочайшее внимание на других, присутствующих в этой комнате. Я и обратила.