Мир, в котором я теперь живу (СИ)

- На нее не избираются. Она наследственная, как и большинство других должностей в Радужном Лесу. Но наш случай с Амором во многом уникален. Впервые в истории Владыка и Вейринатис родились близкими и ровесниками. Мудрейший, например, считает, что это знак того, что в мире грядут большие перемены. И, похоже, он не ошибся – впрочем, как всегда.

- Мудрейший – это тоже должность?

- Да. И тоже – наследственная. После того, как Азраил ушел, Мудрейшим становится Владыка Радужного Леса, передав власть наследнику. В среднем, Владыка правит тысячу лет – пока не устанет… от власти. К этому времени наследник уже достаточно силен для того, чтобы принять Венец.

- То есть Мудрейший сейчас – это твой отец?

- Ну, да. И он теперь весьма доволен своей жизнью. Говорит, что его нынешняя жизнь – это награда за предыдущее служение. И я его понимаю – у него появилась возможность заниматься тем, что ему действительно нравится.

Я замолчала. Что-то не слишком эти разговоры отвлекали и помогали. От одной только мысли, что прижавшегося ко мне всем телом мужчину таким твердым и горячим сделала моя близость, собственное тело становилось настолько чувствительным, что одежда причиняла чуть ли не физическую боль.

И вдруг окружающая реальность стала видеться какой-то колеблющейся, дрожащей – как сквозь жар, идущий от костра. Как сказал мне потом Альдар, он исказил пространство таким образом, что мы с ним стали невидимыми для всех, кроме Амора. Я еще успела заметить, как альфары, не сговариваясь, бросили одинаково встревоженные взгляды на Амора, он же, судя по всему – сказал им что-то успокаивающее мысленно, потому что они молча склонили головы и поехали быстрее, оставив нас немного позади.

А в следующий момент руки Альдара скользнули вверх и, на секунду остановив сердце, легли на мою грудь, как будто нашли – что искали. Я забыла, что нужно дышать… а мысль о том, что на нас смотрит Амор, почему-то уже не смущала – она заводила еще больше. Мое тело, словно само по себе, выгнулось, откинулось на сидящего сзади мужчину, как под жертвенный нож, подставляясь под его, такую долгожданную ласку. Эти невероятные руки творили с моей грудью нечто невообразимое – словно заново ее творили… Они прикасались к ней кончиками пальцев, как слепой – запоминая на ощупь, они изучали ладонями ее тайную суть, неизвестную мне самой, они падали на нее с неба крыльями, и замирали где-то под кожей… Когда же его радужные ногти слегка задевали и без того ставшие сверхчувствительными соски… я не просто забывала, что нужно дышать – я забывала, что умею думать…

…Неожиданно мои затуманенные глаза встретились с похожими на две бездонные бездны глазами Амора, и до меня вдруг дошло, что у нас с ним сейчас есть одна общая проблема. Похоже, и я, и он, на каком-то бессознательном уровне, начали воспринимать мою одежду, чуть ли не как главное препятствие на пути к счастью. И вдруг… моя одежда исчезла, ощущение было – как будто она с меня осыпалась пеплом. На мне ничего не осталось, кроме пояса и шнурованных сапог, а между моей, то ли рвущейся на свободу, то ли стремящейся в рабство грудью, и руками, сотворившими с ней такое – не осталось никаких преград. Нежные прежде руки снова замерли, дрогнули, сжались, с глухим стоном прикипая к оголенной коже и теряя самоконтроль… И к этим внезапно обезумевшим рукам в тот же миг присоединились такие же сумасшедшие губы – поймав меня где-то в районе уха, и больше не выпуская… Альдар целовал мою шею, плечи, спину, словно пьянея от собственных поцелуев, а его руки все более исступленно ласкали мое тело спереди – словно пьянея от меня… Я же – то ли стонала, то ли всхлипывала, то ли металась в бреду, и как завороженная смотрела на Амора, который своими всевидящими и всемогущими глазами целовал меня везде, куда не дотягивался губами Альдар. Самое удивительное – мне тогда почему-то не хотелось почувствовать мужчину в себе, но, чем дальше, тем больше хотелось почувствовать его руку у себя между ног. Казалось, еще немного – и из меня лава потечет… Уже мало что соображая, я вдруг заметила, насколько Амор возбужден – одежда совершенно этого не срывала, а в следующий момент палец Альдара наконец-то скользнул в жаждущую его прикосновения жаркую глубину, медленно, словно растягивая мгновение, воспламеняясь от моего жара, погладил меня там, слегка надавил – как поставил точку… и все. Нас накрыло. Взорвало. Причем – всех троих. Я еще почувствовала, как содрогнулся всем телом Альдар, глухо застонав и прижавшись ко мне так, как будто хотел стать со мной одним целым, еще уловила краем сознания, как точно также задрожал в экстазе Амор, падая головой на шею своему хайгаку… а потом, впервые в жизни, потеряла сознание.

Когда я очнулась, то обнаружила себя сидящей на спине хайгака лицом к Альдару и почему-то одетой. А вот он был по пояс обнажен – его мантия и туника куда-то подевались. Но полюбоваться этой первозданной красотой мне не дали – сильные руки привлекли меня к скульптурно вылепленной груди, губы невесомым поцелуем коснулись волос: