Мир, в котором я теперь живу (СИ)

Следующей мыслью было: «Ну, надо же, какие ноги, оказывается, бывают у мужиков! И даже не волосатые». Странно, правда? Я, вроде как не мужчина, а первым делом обратила внимание на ноги: длинные, стройные, красивой формы. Рост у него был где-то между метр восемьдесят и метр девяносто, рулетки, пардон, у меня с собой не было, чтобы точно измерить. Сложен он был потрясающе пропорционально, уж о правильных пропорциях человеческого тела представление я имела. Среди прочего, увлекалась живописью, и получалось у меня довольно-таки неплохо, но, наверно, для того, чтобы достичь в этом значительных высот, нужно отдаваться изобразительному искусству целиком. Мое же увлечение и в самом деле было просто увлечением, а не любовью всей жизни. Но этого мужчину так и хотелось запечатлеть, хотя бы огрызком карандаша на листе формата А-4. Широкий разворот плеч, узкие бедра, гармонично развитая мускулатура, какая бывает у боксеров, но никак не у перекормленных анаболиками качков. Он стоял, скрестив руки на груди, и я обратила внимание на кисти его рук: они производили впечатление одновременно изящества и силы. Руки не музыканта, а скульптора. Исходя из моего описания, наверно можно подумать, что мужчина стоял передо мной в костюме Адама? А вот и нет. Одежда на нем была, но какая! Совершено определенно могу сказать только одно – такую одежду и обувь мужчины носили во времена античности. Правда, страну производителя я определить не смогла – греческий это прикид или римский. Хотя мне и нравилась история Древнего мира, тогдашней модой я почему-то не заинтересовалась. Надо признать, античный прикид ему шел – на таком потрясающем теле просто как национальный костюм смотрелся.

Я перевела взгляд на лицо мужчины и обомлела. Да что там, настолько обалдела, что на какое-то время выпала из образа, а в моем случае – это дорогого стоит. Принято считать, что у совершенства нет предела. Но все мои инстинкты художника ощутили, определили, констатировали – вот он, этот предел. Для человеческого лица просто невозможно быть совершенней этого. Идеально прямой нос с безупречно вырезанными изящными ноздрями, изысканной формы брови, не тонкие и не слишком широкие, густые, четко очерченные, волосок к волоску – ну, не встречала я у мужиков таких бровей, чтоб ни одного лишнего волоска. Держите меня семеро – какие глаза! Серые, но очень необычного оттенка – как грозовые тучи. Их немного затеняли длинные густые ресницы, создавая эффект поволоки. Слегка волнистые светло-русые волосы с едва уловимым медовым оттенком, при этом, отдельные прядки были светлее, как будто выгорели на солнце, и на волнистых волосах это смотрелось потрясающе. Ну, на фига мужику такие волосы? Не волосы – а самая настоящая грива. Они были достаточно длинными – рассыпались по плечам, хотя до лопаток не доставали. Он, видимо, чем-то сколол их на затылке, чтобы не лезли в глаза, но одна прядка выбилась из этой прически и блестящей змейкой обрамляла лицо. Думаете, это придавало его облику женственности? Да ничего подобного! С такой прической и такими ресницами – он выглядел как мужчина до мозга костей.

Потрясающе вылепленный лоб, не слишком высокий, но и не низкий – словно такой, как надо. А губы… При взгляде на них первой почему-то приходила на ум мысль о поцелуях. Не узкие, и не пухлые, с четко прорисованным контуром и чувственно изогнутой линией рта. Чувствовалась в очертаниях его рта какая-то твердость, что ли…

Но наряду с безупречным совершенством черт, сквозило в его облике что-то очень индивидуальное, что-то невероятно…сильное, благородное: в очертаниях ли волевого, но при этом аккуратного подбородка, в линии скул – я не знаю. Он был прекрасен, и в то же время, совершенно не смазлив, производил впечатление, как говорится, не мальчика – но мужа. Несмотря на то, что на вид ему было лет тридцать (а если честно, в этом смысле, незнакомец производил какое-то странное впечатление, как будто у него не было возраста) – назвать его молодым человеком или парнем язык не поворачивался.

Самым же поразительным было не это. От стоящего передо мной мужчины словно веяло необъяснимым волшебством. Что-то в нем как будто затмевало его безупречную внешность. Одно могу сказать наверняка – все те, кого мы считаем харизматичными личностями или людьми с неповторимым шармом, рядом с ним показались бы заурядными, ничем не примечательными индивидами. Поворот головы, выражение лица, слегка приподнятая бровь, взгляд из-под ресниц с невообразимой, ни на кого не похожей, едва уловимой сумасшедшинкой, в котором светились тайная мудрость и какое-то непостижимое лукавство, легкая и такая же лукавая полуулыбка на губах – все это можно было назвать одним емким словом: эксклюзив, единственный экземпляр. Как подлинник великого мастера.