- Ты сам себя услышал, отец? Чтобы наш Альдар чего-то не мог? Дело не в том, что он времени найти не может – ему просто жаль тратить на это время. Двадцать два года назад, когда у них с Лаирой все только начиналось, брат мне сказал на этот счет: «Знаешь, о чем я думаю, когда мне приходится позировать художнику? Что за это время мог бы три раза женщину ублажить».
Повисло неловкое молчание – все трое одновременно вспомнили, чем закончилась близость Альдара с Лаирой, пока Альмина, наконец, не решила разрядить обстановку:
- Они, кстати, возвращаются – уже подъезжают к Лесу. И не одни – с ними женщина…
- Что?! – Альтамир с Алерикой переглянулись.
- Откуда тебе об этом известно, дочь? Альдар выходил с тобой на связь? – спросил Мудрейший.
Девушка потупилась:
- Ну… я сама его позвала.
Альтамир покачал головой:
- Альмина-Альмина! Мы-то ни на мирту не забываем, что Альдар твой брат, а вот ты, похоже, постоянно забываешь, что он не только твой брат, но и Владыка. И взывать к Владыке по собственной инициативе позволительно лишь в случаях, когда речь идет о государственной безопасности.
Альмина вскинулась:
- Плохо же вы знаете Альдара! Да он скорее отчитает меня за то, что я начну соблюдать по отношению к нему этот дурацкий этикет, чем за то, что я его нарушаю!
Тут вмешалась Алерика:
- Подожди, Альтамир… Что за женщина, Альмина?
Глаза цвета морской волны лукаво блеснули из-под длиннющих ресниц:
- Не знаю. Альдар только сказал, что она лучшая из женщин, и что у нас с ней имена похожи. И еще… кажется, у них с Амором совпало желание. Ну… какое у близких обычно совпадает.
Альтамир нахмурился и сжал челюсти так, что шевельнулись желваки:
- Очевидно только одно: эта женщина – не альфара… Суть предвечная! Надеюсь – он знает, что делает.
Отчитав ребенка за нарушение этикета, родители Владыки сами напрочь о нем забыли, едва заслышав мерный цокот копыт хайгаков.
И у отца, и у матери сердце пропустило удар, стоило им увидеть своего красавца сына, с непередаваемой грацией восседающего на великолепном Азуре. Уж не одно ли на двоих – у них теперь сердце? Первое, что бросилось родителям в глаза – это то, что их сын непостижимым образом преобразился. Если бы они верили в богов – пришли бы к выводу, что в нем воплотился бог красоты, не иначе. Впрочем, и Амор, и все остальные домены выглядели необъяснимо похорошевшими, какими-то… невероятно живыми. На человеческую девушку, которая сидела на спине Азура впереди Альдара, Альтамир и Алерика почему-то обратили внимание в последнюю очередь.
В первый момент Мудрейший не поверил своим глазам. И дело было не в том, что девушка разительно отличалась внешне от людей Альфаира, а в том – что она отличалась внутренне… от всех. Внутреннее зрение у мужчины альфара включалось автоматически, независимо от его воли, в единственном случае – примерно через три дня после того, как женщина забеременела, мужчина начинал видеть таким образом в ее лоне своего ребенка. А тут… такое впечатление, что сущность девушки явилась Альтамиру сама, по собственному желанию. Но потерял дар речи Альтамир не из-за того, что никогда не видел столь совершенной внутренней сущности, и не потому, что она была слитыми воедино сущностями человека и альфара, тем более что он знал, по меньшей мере, двух альфаров, сущность которых была подобна в этом ей. И даже не явно иномирское ее происхождение так сильно его поразило. До глубины души потрясло его другое – эта невероятная человеческая (!) девушка… приняла Владыку альфаров, и не только. Его близкого – она тоже приняла. Как, как такое возможно?! Мудрейший вдруг почувствовал, что у него, словно гора с плеч свалилась.
Альдар, между тем, спрыгнул на землю и снял со спины Азура эту удивительную загадку природы.
Альтамир был настолько потрясен, что пропустил мимо ушей начало обращенной к нему фразы Владыки, и уловил лишь ее окончание:
-…. Алина Боголюбова.
Глава 12 Самая заразительная вещь во вселенной.
Я смотрела в похожие на глаза Альдара, глаза цвета моря, но не Эгейского – более темного оттенка, и изо всех сил пыталась справиться с очень непривычным для себя чувством – смущением. Просто смущение в своей жизни я испытывала так давно, что успела забыть, как это – смущаться. И смутило меня не ставшее уже привычным восхищение в глазах у отца Владыки альфаров – а признательность. Не просто горячая – пламенная какая-то. Казалось, Альтамир ин Шарон еле удерживается от того, чтобы не поклониться мне в ноги.