Мир в моих руках (СИ)

Помявшись, прислушавшись к себе — возмущения или отторжения от его просьбы не ощутила, так что вроде всё в порядке — представилась:

— Надя. Ну, а если полностью: Надежда.

Повисла долгая задумчивая тишина.

— По смыслу похоже на имя прошлой Посланницы, Карии, — наконец сказал Гаад, — Для некоторых народов её имя читалось как «Вера», «Надежда», «дающая надежду, «приносящая надежду».

Вера и Надежда… Кстати, да, у нас с мамой имена похожие. Для полного комплекта не хватает Любы-Любови. Эх, как ни копни, а всё становится ещё более запутанным!

— Так хочешь попытаться разобраться в причине твоего прихода с моей помощью?

Посмотрела в глаза отца. Кажется, он искренне хотел помочь. И ему ещё самому хотелось разобраться. Но я боялась признаваться, кто я ему. Вдруг не поверит? Вдруг я — первый ребёнок двух миров? Как тогда доказать возможность моего существования? И надо ли? В общем, решила прояснить ситуацию с Кириллом, а про маму умолчать.

Гаад расспрашивал очень подробно. О многих неважных вроде бы вещах, таких как случайности, зацепившие меня события, чьи-то слова или действия, мои мысли или чувства по поводу чего-то… Стоило заикнуться о первом видении — и пришлось и это в подробностях описать… Сложно было всё вспомнить в хронологическом порядке… А уж чувства, мысли и детали… А отец всё спрашивал, спрашивал, но ничего сам не говорил… Наверное, уже и сам вконец запутался во всей этой мешанине фактов и сведений.

Как и ожидалось, Кирилл его очень заинтересовал. Хранитель то выпытывал новые подробности, то долго и напряжённо молчал. Да и Карст с Тайаеллом притихли как мыши под веником…

Сначала показалось, будто стены кухни раздвинулись, а потом увидела горную тропу и поднимающегося по ней…

Лицо его было так серьёзно, словно от него сейчас зависело существование целого мира. Или же в его мрачных глазах таились отблески страшного плана, из-за которого может погибнуть этот мир. Одежда простая, ничем не отличающаяся от принятых здесь. Время от времени появляется кривой шрам: от скулы на середину щеки и ещё косая неравномерная линия до подбородка — и исчезает через несколько секунд, словно тает на бледной коже. За спиной сложены крылья, белые, большие, будто соколиные. Иногда перья на них от кончиков и почти до основания меняют окраску, становясь то грязно-серыми, то иссиня-чёрными. И как будто начинают обжигать жгучим сумраком.

Вот он поднялся на вершину горы. К большой и гладкой каменной пластине, местами белой, местами чёрной. И, отчасти, красной. Казалось, над красными пятнами временами вспыхивают и пропадают тусклые красноватые искорки. Парень медленно взошёл на самый центр пластины, встрепал тёмно-русые волосы.

— Ты, скорее всего, знаешь, для чего я пришёл сюда. Но для глухих я хочу повторить, — усмешка исказила его лицо, отчего то приобрело какое-то жуткое выражение.

Он молчал, словно ждал, будто сейчас молния расколет небо — и убьёт его. Или же что-то подобное случится, но только тишина недоверчиво взирала с разных сторон. Сейчас даже птицы над горой не летали.

— Я требую, чтобы ты поговорил со мной! — прокричал странный хранитель.

И никто не ответил на полный ярости крик.

Зеленоватая дымка окружила его правую ладонь — и вдруг каменный меч появился в его руке, тёмно-синий, настолько тёмный, что иногда казался чёрным.

— Или я разрушу что-нибудь ещё! Ты слышишь?! Я превосходно научился разрушать — и ты это видел!