Мир в огне

В третий раз разъярённый командир легионеров дождался подмоги из лучников и приказал бить не жалея стрел. Потеряв одного из товарищей, защитники ответную стрельбу прекратили, легионеры сумели подобраться к входной двери, выломать её, разметали баррикаду из мебели… И застряли. Все проходы из просторного холла на первый этаж и в подвал оказались намертво закрыты и завалены, единственным путём оставалась лестница на второй этаж… Чей изгиб и глухая стена, закрывающая ступени сбоку от пола до потолка, не давали стрелять по защитникам из луков или арбалетов. Только наступать в лоб, в кровавой рубке отвоёвывая ступень за ступенью. Молодость и число взяли своё. Когда стариков осталось всего четверо, они отступили на второй этаж. Легионеры и Чистые братья с радостным рёвом кинулись их преследовать… И упёрлись в новую линию обороны. Этаж оказался настоящим лабиринтом, где дверь, сквозь которую проходил защитник, вдруг наглухо перекрывала стальная решётка — после чего в совершенно крепкой и даже проверенной стене вдруг осыпалась часть камней, открывая проход, из которого выскакивал воин и бил растерянным солдатам в спину.

Бой затянулся, каждый сражался сам по себе и сам за себя. В какой-то момент Оуэн понял, что остался один. И жить ему несколько минут, либо выломают дверь в комнату, где он укрылся, либо раньше истечёт кровью. Губы старика озарила улыбка: что же, пришло время последнего средства. Много лет назад он стоял спиной к спине вместе со старшим сыном лорда Малколма. В том бою их кровь смешалась, а Хаттаны приняли Оуэна как ещё одного члена семьи. И теперь дом отзовётся на его призыв. Старик зашептал нужные слова, щедро расплёскивая по полу кровь из раны. Когда дверь, наконец, рухнула под ударами, дыхание Оуэна затихло, душа покинула тело. И сразу же дом вспыхнул! Призванные хранить от пожара чары теперь, наоборот, раздували пламя. Лестницы рухнули первыми, почти сразу провалились полы вдоль окон второго и третьего этажей. А крики сгорающих заживо солдат и Чистых братьев, разошедшихся по зданию в поисках защитников или уже начавших мародёрствовать, стали погребальной музыкой последним защитникам дома Хаттан.

Утро леди Кенина встретила в отвратительном расположении духа. Платье благородных пурпурного и синего цветов безупречно сидело по фигуре и не имело ни одной складочки. Золотые волосы были уложены под чёрную траурную сетку, на шее такой же чёрный траурный шарф. И всё, как подумал вдруг граф Эден, идеально гармонизировало с обоями в малой гостиной, невысоким столиком и чайником с травяным настоем. Безутешная красавица-вдова скорбит по злодейски убитому императору. Вот только слащавую картинку портило изуродованное гневом выражение лица. Оно больше подошло бы какому-нибудь тёмному демону, чем непорочной девушке-духу из свиты Единого, под которую и любила наряжаться Кенина. Впрочем, как с сожалением признал себе граф, повод у хозяйки комнаты и в самом деле был серьёзный. Столько усилий, чтобы сначала приворожить старикана, а затем организовать дело с наследником, почти стать императрицей… И всё повисло на волоске.

— Мурхаг, — девушка резко поставила чашку на столик, ничуть не заботясь, что настой расплескался, и несколько капель попало на платье. И не обращая внимания, что собеседник, вообще-то, вдвое старше её, — объясни мне. Ну зачем ты послал туда своих смуглолицых? И какой демон укусил твоего матарамца, что он убил Дайва?!

Граф Эден мысленно усмехнулся. Быстро же Кенина вошла в роль матери наследника и без пяти минут императрицы. Мятежники… Глядишь, скоро попытается отдавать приказы и ему. Но ссориться и ставить зарвавшуюся девчонку на место сейчас, к сожалению, не с руки. Бескровного переворота не вышло. И значит любые разногласия, пока «сына Дайва» не признают хотя бы мормэры ближних к столице провинций, опасны. Потом Мурхаг напомнит соплячке, кто её отыскал, дал деньги и ввёл во дворец. И на чьих клинках она держится возле трона. Но пока граф ответил спокойным ровным тоном. Демонстрирующим: мы с тобой равны.

— Никого другого послать было нельзя, хороших воинов, готовых хранить верность не за деньги, а по своей воле, найти очень трудно. Стоило императору окончательно очухаться от того зелья, которым ты поила его последнюю неделю, или хотя бы попасть живым в руки Доннахи, дело можно было считать законченным. Старик, как ты помнишь, отличался изрядной мстительностью. А гвардия против живого императора никогда не выступила бы. Да генерал Тарбет сам первый бы принёс наши головы на блюде, забыв про все договорённости. Лишь бы сохранить свое место, когда на трон сядет Доннаха. Так что Санджит и его люди действовали абсолютно верно. И чтобы не случилось, они всегда останутся верны мне, — на последнем слове граф сделал ударение.

Девушка презрительно фыркнула. Затем демонстративно повернула головку, сделав вид, что любуется игрой солнечного зайчика на обоях. И лишь через минуту соизволила продолжить беседу.