Мир в твоём доме

– Подождите меня буквально несколько секунд, – попросила Зоя Вадима, пропустив его в сени, сама же спустилась по ступенькам крыльца, всё ещё держа миску с морковью в руках. Пока она ходила, Зорин успел осмотреть сени – они разительно отличались от тех сеней, чтобы были в доме Вали. Здесь было сухо и светло. На полочках с левой стороны стояли две лампы – имитация керосиновой – в начале и в конце помещения. У входа с правой стороны висела пара курток на деревянной вешалке, тут же на крючке висела сплетенная из лыка кошёлка. Вадим думал, ими уже давно не пользуются. Чуть дальше в стене была сделана прямоугольная ниша, под ней скамья, на которую предполагалось садиться, чтобы снимать или надевать обувь. Рядом со скамьёй деревянный ларь, за ним светлого дерева шкаф, на дверце которого красовалось большое прямоугольное зеркало в узорчатой рамке. Почти под потолком на узкой полке стояло несколько чугунных утюгов, которые смотрелись, скорее, музейно, чем использовались. Пол был застелен двумя короткими полосатыми цветными дорожками. Брёвна потолка поражали своим масштабом, но смотрелись не громоздко, а, скорее, уютно. И завершала интерьер круглая табличка с перечёркнутой сигаретой – курить запрещено. Вадим невольно издал смешок.

– Проходите, как вас по батюшке-то? – вернулась Зоя.

– Просто Вадим, – ответил Зорин. Достаточно того, что своё отчество он слышал в университете по многу раз на дню.

– А меня тогда зовите Зоей, – она открыла дверь в комнату.

– Здравствуйте, – ещё раз поздоровался Вадим, теперь уже с сухонькой старушкой, которая сидела на табурете возле печи. Несмотря на хорошо протопленный дом, старушка была одета в свитер, а ещё в жилет, отороченный коротким мехом.

– И тебе, сынок, не хворать, – ответила старушка, вглядываясь в Вадима. Он поразился голубизне её глаз, ясности и голубизне. – Так вы тот самый Вадим, что взял в свою семью сироту Валюшку, – она не спросила, а словно подтвердила этот факт. Зорин кивнул, смущаясь уже во второй раз. Ведь взять девочку в семью была идея его жены, ну никак не его. Он, опасаясь потерять Викторию, её разочарования и отчуждения, согласился на удочерение. Ну, и Марья Ивановна сыграла не последнюю роль. – Доброе сердце, что сказать, – баба Сима растянула бескровные губы в улыбке одобрения, неожиданно показав ряд ровных белых зубов. Понятно, что не своих, но сделанных и подогнанных весьма качественно. Глядя на бабу Симу, он подумал, что за все годы своего проживания, пусть и непостоянного, в Беляниново, так и не познакомился со всеми соседями. Правда, всё время было как-то не до знакомств – то работа, учёба, теперь семья и преподавательская деятельность. А свою скобяную лавку в Беляниново он продал, но не, потому что товар не пошёл, а потому что Зорин стал просто не успевать. В то время слишком часто приходилось ездить в город.

– Серафима… – Вадим опять замялся, так и не спросил отчество старушки. Зоя тем временем подала ему стул.

– Баба Сима, – старушка покачала головой, мол, никак иначе.

– Хорошо, – всё ещё смущаясь, согласился Вадим.

– Зоя, поставила бы ты самовар, за ним разговор у нас потечёт как надо, – она многозначительно посмотрела на дочь.

– Может, не стоит ради меня так утруждаться, – заметил Вадим.

– Да какое тут утруждение, – пожала плечами Зоя и занялась самоваром. Затем принесла из кухни две плошки с пряниками и кусочками разноцветного мармелада. Вадим вдруг вспомнил про коробку с пирожными, которую оставил в сенях.

– Я сейчас вернусь, простите, – сказал он, выскочил в сени, быстро вернулся. – Это пирожные – к чаю, – поставил коробку на стол.

– Богато смотрится, – пошутила Зоя, – а так – спасибо, конечно!

Пузатый начищенный до блеска самовар, важно пыхтел, выпуская из своего чрева кипяток, который звонко отскакивал от стеклянных стенок стакана. А подстаканник под ним был необычным. Вадим принялся его рассматривать: весьма изящной гравировки тройка лошадей мчалась по кругу, над их головами высились дуги, а положение сильных ног красноречиво свидетельствовало о том, что кони несутся во весь опор.

– Нравится? – заметив, что гость внимательно рассматривает подстаканник, спросила Зоя.

– Да, прекрасная работа, – похвалил Вадим.

– Называется «Тройка зимняя», выполнена из мельхиора. Кстати, Московской Артелью, середина семидесятых годов.

– Шестидесятых, – поправила дочь баба Сима, она ела уже третье пирожное, запивая чаем и жмурясь от удовольствия.

– Вот всё помнит, что было раньше, – добродушно усмехнулась Зоя, – а спроси – завтракала она или нет, поставишь в тупик.

– Будет тебе наговаривать на мать, – отмахнулась баба Сима. – А чай ты, Зойка, хорошо заварила. И пирожные вкусные.

– Мама, – Зоя многозначительно посмотрела на неё, но фразу не закончила.