Мир в XVIII веке

Замыслы и деятельность османской правящей верхушки во второй половине XVIII в. производят более противоречивое впечатление. Сообщения дипломатов из Стамбула в 50-60-е годы содержат мало упоминаний о мероприятиях, которые можно было бы рассматривать как продолжение новаций «эпохи тюльпанов». Основное внимание Порты переключилось на события внутренней жизни и прежде всего на усилия по сохранению контроля над провинциями, борьбу с мятежами и другими проявлениями недовольства политикой центрального правительства, а также на изобретение средств к пополнению истощенной казны. Современники пытались объяснить отмеченное обстоятельство пристрастиями нового султана Османа III (1754–1757). В отличие от своего предшественника он выступал как ревностный мусульманин и блюститель канонов империи. Выйдя, наконец, из внутренних покоев дворца, где он пробыл в заключении 50 лет, новый монарх произвел настоящую «революцию» в серале, сократив число придворных служителей, изгнав шутов и карликов, уволив прежних евнухов, приказав убрать из дворцовых помещений все «гяурские» украшения — картины, фарфор, часы, дорогие гобелены. При нем вновь стали строго следить за соблюдением запретов в отношении курения и вида одежды для немусульман, за правилами поведения женщин в общественных местах. Однако Осман III оставался на троне лишь три года и, следовательно, «переменчивость его нрава» вряд ли могла серьезно повлиять на политику Порты.

Значительно более интересной фигурой для того времени был Коджа Рагыб Мехмед-паша, ставший великим везиром при Османе и сохранивший свой пост при следующем султане Мустафе III (1757–1774). Многолетней службой в канцеляриях Порты, выполнением обязанностей реис-эфенди в 1741–1744 гг. и деятельностью в качестве провинциального губернатора он заслужил отменную репутацию. Коджа Рагыб-паша был также известен своей образованностью и назывался в числе лучших поэтов своего времени. Оставаясь на посту великого везира в течении семи лет (1757–1763), он сумел подчинить себе весь правительственный аппарат и умело противостоять интригам дворцовой партии, направляемой главой «черных евнухов». В более широком смысле можно считать везират Коджа Рагыба временем окончательного утверждения роли столичных бюрократов-риджалей в османской политической системе. Укрепление позиций бюрократической элиты сопровождалось новыми усилиями, направленными на повышение военного потенциала империи. Власти попытались восстановить деятельность инженерной школы (хендесхане). Традиционными стали султанские смотры войск, на которых проверялся уровень подготовки солдат.

Акции, инициатором которых выступал Коджа Рагыб-паша, демонстрировали верность принципам внешней политики 20-30-х годов. Для их правильной оценки важно учитывать, что Мустафа III предпочитал брать пример со своих предков, делавших ставку на военные действия, что и не удивительно для правителя, долгие годы остававшегося отрезанным от всякого участия в жизни страны. Поэтому Рагыб-паше неоднократно приходилось идти наперекор султану, доказывая преимущества дипломатических методов политики над военными. Так, осенью 1758 г. на одном из заседаний Дивана рассматривалась возможность объявления войны России, которая вела в то время военные действия против прусского короля Фридриха II. В противовес султану, считавшему, что нужно принять все меры, дабы сорвать наступление русских войск в Пруссии, партия великого везира, по свидетельству А.М. Обрескова, доказывала, что в интересах империи «оставить христианские державы между собой разорятца и ослабевать», иначе «оные примирятца, следственно Порта найдется в весма тяжкой и многим опасностям подвергшейся войне». После побед русских войск под Цорндорфом и Кунерсдорфом положение прусского короля стало критическим. Именно в это время в Стамбуле по инициативе английских дипломатов начались переговоры о турецко-прусском соглашении. В марте 1761 г. они завершились подписанием согласованного документа, антироссийского по своей направленности. Однако его реальную значимость не следует преувеличивать. Вопреки всем домогательствам эмиссаров Фридриха о заключении «наступательного или, по крайней мере, оборонительного союза», великий везир согласился лишь на трактат «дружбы и коммерции» по образцу акта, заключенного ранее с Данией. Объясняя смысл позиции Коджи Рагыба, А.М. Обресков отмечал, что тот «простым трактатом дружбы Порту ничем не компрометирует». Готовность великого везира пойти на заключение договора, по мнению русского дипломата, определялась его желанием заставить прусского короля продолжать войну как можно дольше. Такого же мнения придерживались в Петербурге. Н.И. Панин, ставший в 1763 г. ближайшим советником Екатерины II по внешнеполитическим делам, отмечал, что «король прусский знает из союзов других держав, сколь мало оне из того получили действительной пользы от турок».