«Холодные ветры нарушали работу его больших печей. Газопроводы, воздушные линии, водопроводные трубы — все замерзало. Повсюду нависали тонны льда, под тяжестью которого иногда обрушивались металлоконструкции. Одна из четырех доменных печей большую часть времени была на капитальном ремонте.
Все мы хорошо запомнили работы по разборке после сильнейшего взрыва, происшедшего на домне № 2 в 1934 г. Мы занимались этим круглые сутки в течение двух месяцев. Из–за неправильного обращения со сливным вентилем была прожжена водяная рубашка, и несколько кубических метров воды вылилось на расплавленный чугун. Последовавший в результате этого взрыв снес крышу с литейной, сильно повредил с одной стороны доменную печь, серьезно пострадали все люди, находившиеся в это время поблизости. Домна № 2 два месяца была закрыта на ремонт, вследствие чего страна потеряла около пятидесяти тысяч тонн чугуна. Сам ремонт обошелся в полтора миллиона рублей, и там были заняты строители, которые могли выполнять другую работу. Пытались найти виновника этого несчастного случая, к суду было привлечено несколько человек, однако никто не был осужден. На протяжении двух недель, предшествовавших этой катастрофе, все люди, чья работа была связана с этой доменной печью, знали, что сливной вентиль плохо функционирует. Мастер говорил об этом начальнику производства, который сообщил директору, а тот, в свою очередь, доложил Завенягину, и он позвонил Орджоникидзе, народному комиссару тяжелой промышленности СССР. Никто не понимал всей опасности плохой работы сливного вентиля и никто не хотел взять на себя ответственность и остановить доменную печь, когда стране был крайне необходим чугун.
Отсутствие опыта и небрежность приводили к большим потерям и в системе транспортного обеспечения доменных печей. Все время не хватало передвижных ковшей, в основном потому, что железнодорожные рабочие не могли ставить их прямо под чугунной лёткой, из которой чугун заливали в ковши, или же не выводили вовремя ковши из–под нее. В обоих случаях расплавленный чугун переливался через края, что вызывало разрушение осей, колес и железнодорожных путей.
В первые годы, когда я наблюдал за работой бригад в литейном цехе, у меня часто возникало ощущение, что это взрослые дети играют с новой игрушкой. Я отчетливо помню большого монгола с жидкой бородкой, пошевеливающего в лотке с раскаленным до белизны, расплавленным чугуном шестидесятифутовым аншпугом, он улыбался, весело ругаясь. Молодой бригадир–комсомолец подошел к нему и похлопал его по плечу: «Чугун — видишь?» Монгол улыбнулся, причем когда он рассматривал этот странный новый мир доменных печей и чугуна, где он теперь очутился, голова его, несомненно, была наполовину занята мыслями о предстоящем обеде. Такие сценки должны были бы способствовать (еще предстоит разобраться, действительно они способствовали этому или нет) развитию новой романтической пролетарской литературы, но они, несомненно, не улучшали качество работы у доменных печей.
К 1935 г. условия сильно изменились к лучшему. Когда я пришел сюда в поисках работы, меня поразил внешний вид домны № 2. Она была чистой, как бильярдный стол, стены были побелены, инструменты аккуратно висели на своих местах. Бригада спокойно и умело занималась своим делом» (Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. М., 1991).