Мир валькирий

За ней врожденный аристократизм, право повелевать и магические силы, равные иному богу. За мной только голое упрямство и нежелание уступать женщине, пусть и настолько шикарной, что многие парни на моем месте заложили бы душу за возможность услужить такой, как она. Но я прислуживать не приучен, поэтому держался за свое упрямство и чувство справедливости, восстававшее против приговора ребенку. И все это молча, под еле слышимые всхлипывания девушки на полу. Ольга отвела взгляд первая, и слава богу, а то лично я был на пределе. Если точнее, то она не отвела, а перевела взгляд на начальницу охраны всего поместья, которую сам я только сейчас и заметил.

Что я могу сказать? Бедная Лера. Вы видели, как приходит иногда зима? Когда вчера днем на улице голые без листьев деревья, черная земля и грязный асфальт, а утром, подойдя к окну, вы видите бескрайнюю белоснежную красоту выпавшего снега. Практически мгновенный переход от грязного вчера к чисто-белому сегодня.

Вот так и сейчас я наблюдал, как взрослая женщина, нехилый такой боец в ранге «бета», мгновенно побледнела, на лбу выступили капельки пота, а на лице проступил ужас от понимания и осознания собственной ошибки, которую допустила, позволив мне увидеть то, что видеть мне было нельзя. Мне стало её по-человечески жалко. Ибо после того, что я увидел, моя вера в то, что моя девушка – это всегда милый, нежный и пушистый котенок, выпускающая только иногда свои коготки, была торжественно отпета и похоронена без права эксгумации.

Какой на хрен котенок? Львица! Глава хищного прайда, сама хищница, без сомнений готовая уничтожить любых слабых особей, чтоб не портили ей тут генофонд.

Пару секунд эта хищница давила взглядом свою очередную жертву, после чего, резко шагнув вперед, схватила меня под руку и, развернув, потащила по тоннелю на выход. Именно потащила. Я не сопротивлялся, чисто на автомате переставляя ноги. В голове был сумбур из мыслей, каша из образов, один кровавее другого, и паническая мысль на периферии сознания, что надо сваливать из этого места, где даже жизнь ребенка ничего не стоит.

Очнулся, уже когда перешагнули порог нашей гостиной, в которой мы обычно вдвоем завтракали, обедали и ужинали. Ольга, также молчавшая всю дорогу, подвела меня к двум креслам, стоявшим напротив выхода на террасу, с которой так здорово было любоваться окружающим видом. Толкнула меня на одно из кресел, сама же с величественным видом опустилась в соседнее, сложила ногу на ногу, руки положила на подлокотники, откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на меня. В её взгляде больше не было ни гнева, ни жажды убийства, только легкая грусть и сожаление.

Я мазнул взглядом по ее потрясающим ногам, которые в этой позе предстали практически полностью во всей своей первозданной красоте, ведь и так короткий халатик сейчас задрался неприлично высоко, нарушая «облико морале» любой порядочной девушки. Перевел взгляд выше, на величественную и шикарную грудь, которую шелковый халатик еле-еле прикрывал, практически проиграв битву за приличия калибру четвертого размера. Казалось, еще одно легкое усилие, и вся эта красота вырвется наружу, заставив капитулировать своего врага, чью роль примерил на себя несчастный халат, и явит себя миру во всей красе. Я выдохнул, прогоняя эротические мысли, и спросил одновременно и злым, и расстроенным голосом:

– Это обязательно? Приговаривать к смерти ребенка?

Ольга также вздохнула, посмотрела печально, но твердым голосом ответила:

– К сожалению, да. Она одаренная и очень талантливая, через год будет готова сдать на «гамму» и, скорее всего, со временем достигнет ранга «альфа». А это бомба замедленного действия. Если она затаит обиду, то, когда вырастет, может ударить в спину.

– Но ведь может и не затаить? – сказал я. – Есть же психологи, которые могут направить её мысли в нужную сторону. Ей же всего тринадцать лет. Еще можно слепить из неё что-то нужное и без мыслей о мести.

– Пожалуйста, не думай, – сказала печально Ольга, покачав головой. – Не думай, что мне доставляет удовольствие принимать такие решения. Я не простой человек, которому позволено прощать предательство лучшей подруги или, если обида серьезная, просто перестать общаться с ней и ее семьей. Я княгиня, глава и повелительница огромного клана, высшая инстанция для всех его членов. Если я начну миндальничать и проявлять сострадание к его врагам – а предать клан может только враг, – если я начну проявлять обычную человеческую сентиментальность – на этот клан очень скоро ополчатся все его враги, и тайные, и явные. В клане также могут начаться брожения, которые могут привести к ослабляющей нас своеобразной внутриклановой войне. И все это только из-за того, что я кому-то могу показаться слабой и не умеющей вести дела жестко. И некоторые начнут потихоньку наглеть и садиться на шею.

Ольга замолчала, давая мне возможность переварить сказанное. Но я не хотел переваривать, я просто хотел спасти чужого, ни разу не виденного мной ребенка.