Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

но полку с шоколадом обнаруживают не сразу, большую полку, которая не уместилась бы в их прежней комнате, пришлось бы прихватить половину Златкиной комнаты, но Златка, доведись ей такое увидеть, не стала бы возражать. Четыре уровня сладостей, и это бы еще полбеды, ограничься все только плитками шоколада, которые рядами проникли в чрево полок, рассортированные по сорту и качеству, разные цены, разные краски, с виноградом, и с орехами, и бидонами молока на обертке, с фотографиями и рисунками или с золотыми буквами на красном фоне. Яна берет одну плитку, другую, потом третью, потом четвертую, разглядывает, пытается что-то определить по названию и картинке, пока взгляд ее не начинает скользить поверх плиток, а внимание тем пуще ослабевает, чем окончательней покидает ее решимость. А тут пошли уже не плитки, час от часу не легче, тут пошли шоколадные конфеты, карамель, ореховые шарики, прозрачные бонбоньерки, усыпанное звездами печенье, миндальные крендельки, Яна ничего больше не берет в руки, лишь взгляд ее мечется, словно она вертит головой, глазированные фрукты, орехи в сахаре, желейные зверушки, кольца с глазурью, число упаковок превышает границы ее восприятия. Она дошла до конца полки, с чувством глубокого облегчения углядела на следующей баночки с грибами, помидорами, фасолью, она не знает, что ей теперь делать, огибает полку, может, с другой стороны… и снова этому нет конца, бисквиты в форме ложки, трубочки, двойные пакеты, коврижки с жареным миндалем, безе, коржики, готовые пирожные, торты в круглых картонках, миндальное печенье, конфеты в упаковке по четыре штуки, изюм, инжир, чернослив, ей необходимо выйти, голова упала на грудь, и в голове только одна мысль: выйти отсюда, она задевает полку, звенят бутылки, она бежит бегом

и прислоняется к витрине, мысли ее бьются о шоколад и кофе, она злится на нугу и грильяж, она ведь хотела только шоколада, но этой возможности ей не дали, и она не знает, как ей снова прийти в себя. Вскоре из магазина выходят Васко и Алекс. Причем Алекс как раз надрывает черную обертку на плитке шоколада, и фольга потрескивает под его нетерпеливыми пальцами. Васко предлагает посидеть у фонтана на белых гранитных глыбах. Каждый отламывает себе кусок, первый кусок. Сует в рот, надкусывает, пробует. Но прежде чем Алекс отламывает второй кусок, Яна говорит обиженным голосом:

— Ты купил самый плохой шоколад.

Алекс причмокивает и очень удивлен, что мама недовольна.

— Откуда мне знать, какой тебе нравится, могла бы сама себе выбрать.

— И так видно, этот шоколад пьют.

Швеция, речь могла бы идти о Швеции. Васко попросил Богдана внести их в этот список. Но спустя одиннадцать дней после их прибытия — Яна ведет точный счет — у ворот лагеря появляются два хорошо одетых мужчины и громко кричат: «Эй, земляки тут есть? Алло, нас кто-нибудь понимает?» Поднимаются Васко, Стоян и Ассен. Идите сюда, мы бы хотели поговорить с вами. Все трое подходят к воротам. День добрый. Вы кто такие? Мы три года назад сами были в этом лагере. Обоих охватила ностальгия, и вот они поехали дорогой своих воспоминаний. Васко трудно поверить, что и этот лагерь может вызвать ностальгию. А сейчас вы где? В Норчёпинге. Где это такое? В Швеции. В Швеции? Ну и повезло же вам. Расскажите, как там живется. Оба переглядываются, у них нет уверенности, что на этот вопрос нужно отвечать. За спиной у них проносятся машины. Потом тот, что стоит слева, хватает обеими руками решетку и трясет ее. Решетка дрожит, и тут у него вырывается: «Там страшно, там ужасно, там просто невозможно выдержать. У помидоров не помидорный вкус, а у огурцов — не огуречный. И еду ихнюю нельзя назвать едой. Хлеб коричневого цвета, с зернами, а если ты такого не желаешь, ешь тогда сухари. А люди — с ними каши не сваришь, они держатся на расстоянии…» Это как: на расстоянии? Да так, что недружелюбие изобрели у них в стране, они прямо-таки счастливы, когда могут встречаться с другими людьми не чаще раза в месяц. Встретятся на улице, скажут друг другу «здравствуйте» за десять метров, обменяются потом десятью словами, да и говорят-то ужас как медленно, и считай, наговорились на месяц вперед. И в дом к себе они просто так не пригласят, об этом и речи быть не может, два раза в году они встречаются с коллегами и напиваются до потери сознания. И нас они не любят. Да они, пожалуй, и самих себя не любят. Холодные они люди, неприветливые и холодные… из-за своего климата стали такие, а климат у них и того хуже. Там восемь месяцев в году зима, да еще какая зима, все время ниже нуля, все время темно… А вы, вы-то куда хотите? Здесь что-нибудь переменилось? Вы давно здесь?

Потом они сидят на газоне, и Ассен закуривает сигарету.

— Удивительно, — говорит Васко, — несколько недель назад мы бы прыгали от радости, если бы нас пустили в Швецию, а сегодня, сегодня мы стоим у ворот и слушаем, как там плохо, и я начинаю задавать себе вопрос, а нужно ли нам туда, где все так ужасно?