Если бы филис, нуждавшийся в ирриданской крови, не спал, я не исключаю, что попыталась бы пристрелить ирриданца, – столько гнева его до черта рациональные речи во мне порождали. Если бы я чувствовала свои мышцы, я бы как минимум его ударила. Но Марко оказался сообразительнее и заткнулся. И какие-то минуты спустя все это стало уже не важно – действие лекарств не могло длиться вечно, я чувствовала, как оно сползает, слой за слоем истончая мой защитный кокон… За последним слоем меня ждал жесточайший откат.
Я поежилась, вспомнив, насколько это было плохо. Воспоминания не льстили. Я кричала, пытаясь хоть так дать выход старательно просверливавшей каждую мою косточку боли; глаза, едва высохшие от слез, пролитых по Лиаму, превратились в две открытые раны, сочащиеся жидкой солью; сознание рассыпалось мелким песком вместе со мной. Организму не нравилось, что я с ним сделала. Он демонстрировал это в высшей степени наглядно, но, к счастью, мне довольно быстро удалось отключиться.
Очнулась я уже в лесу, среди густых сумерек и нереального, оглушительного шороха листвы. Марко тушил костер, в котелке на сооруженной подставке дымилось что-то съедобное. Рядом с ирриданцем ошивалось небольшое белое существо, определить вид которого мне не удалось из-за темноты.
Марко сказал, я была без сознания почти сутки.
Без этого путешествия на Землю я бы никогда не обнаружила, насколько бываю хороша в самоустранении из реальности. Никогда не узнала бы о своем таланте заставлять людей тащить бездыханную меня на спине в безопасность, вместо того чтобы справляться с трудностями самой. Но вместе со мной проснулось и малейшее ощущение в каждой потянутой мышце, в каждом налившемся синяке, в эпицентре боли – моем левом плече. И мысли о печальных закономерностях отошли на второй план.
Мышцы спины болезненно натянулись, когда я наклонилась, чтобы стащить с ног тонкие ботинки. За три дня, что мы с Марко находились в этом лесу, непригодная для утыканной корешками и острыми камнями обувь порядком истрепалась. Избавившись от нее, я сунула мертвенно бледные, покрытые загрубевшими мозолями и как будто не мои ноги по щиколотку в неторопливый поток.
Ужасно хотелось помыться. Хоть как-то. Очистительная капсула, куда я так буднично окуналась для дезинфекции после каждого рейда, превратилась во что-то вроде недостижимой мечты. Когда вернусь на Четвертую, уверена, придется провести в такой не менее суток.
Время «когда» осталось в прошлом вместе с Лиамом. Я пообещала себе держаться и не думать о нем слишком часто – это вызывало неизменное желание сдохнуть, – но получалось пока неважно. И не нужно было обладать незаурядным интеллектом, чтобы понимать: я облажалась. Как рейнджер: на Земле, дикой и неисследованной, на тех ее участках, что любезно сканировались перед каждым рейдом, все мои навыки оказались совершенно бесполезными. Как друг: я не сумела убедить Тамину пойти со мной и, прибитая этим поражением, едва не поплатилась жизнью; я не нашла способа помочь Лиаму. Оставила его в башне умирать, истекая кровью, чтобы спастись самой. Если бы не он, меня бы давно уже здесь не было. А когда помощь понадобилась ему, я… я провалилась.
Честно говоря, в моей жизни второй раз наступил момент, когда я почти перестала понимать, зачем мне двигаться дальше. Почти – потому что мне нужно было взглянуть отцу в глаза и спросить, ради чего он устроил весь этот бред. Узнать, ради чего Лиам умер. И это было больше, чем желание слабачки переложить ответственность за произошедшее на чужие плечи. Что-то происходило на Четвертой. Лиам имел об этом очень отдаленное представление: отец не обеспокоился тем, чтобы разъяснить все чужаку. И то, что мы с ним оказались на Земле, было не более, чем одним из условий для достижения какой-то цели.
Я попыталась вспомнить папу, но образ получился размытым. Я помнила цвет его волос и глаз, узор морщин на привлекательном лице, тепло улыбки и ауру лидера, которую ни с чем не спутать, но всего этого было недостаточно. Я не знала, каким был мой отец. В вечной борьбе за толику его внимания я просто забыла узнать его получше.
Закрыв глаза, я прислушалась к птичьему пению. Мы были далеко от терраполиса, поэтому лес звенел жизнью, не вытравленной для удобства пришельцев. Периодически до меня доносился треск сухих веток под лапами очередного зверя, шорохи из кустов, громкие крики особо странных птиц, которые не могли присоединиться к стройному хору в вершинах крон.
Первые осознанные часы в лесу я дергалась от каждого звука. Но со мной был филис – заново заряженный кровью Марко, он ожидал очередного слияния с моей нервной системой, готовый генерировать свои смертоносные лучи. И на третий день я уже чувствовала себя здесь в безопасности.