Мир Всем Вам.

…Мы встретились в Институте в самом начале августа — молодые ветераны Чечни, Таджикистана, Абхазии — полтора десятка головорезов, не знавших кому продать свое ремесло. Безработные бродяги, чьи золотые на любой погром руки, неожиданно остались без дел. Но даже в безликом этом строю, мы сразу узнали друг друга — двое в форме, среди остальных без погон. Двое, в ком ярче всех горела душа.

Нас взяли вне конкурса и до начала учебы подрядили дешевой рабочей силой на ремонте казарм. Днем мы драили полы, таскали шлак, белили стены, перекрывали крыши, лопатили землю. Днем мы ненавидели внеконкурсное свое поступление, и почти завидовали абитуриентам, которые никогда не ждали урочного часа, что нас избавлял от труда. Мы завидовали их свободе и копили в себе злость, крепкую и слепую. «У-у-у… Духи!.. От Армии пришли хорониться…» — скрипели мы зубами, завидев у казармы нескладных, негромких и растерянных, как после пожара парней. «А-а-а… Душечки!.. Радовать прибыли нас…» — хлопали мы в ладоши, взмыленным на кроссе девицам, падающим на финише с мокрыми красными лицами.

Мы быстро окрепли, стали справляться с любой работой и начали бить вчерашние трудовые рекорды. Но всё равно наш день был бесплоден, как пустынный песок. Ему всё равно не хватало красот и чувств. Ведь работа — это не то, на что стоит потратить жизнь. Если у тебя нет свободы подраться и выпить, нет наглости подойти к незнакомой девушке, наговорить ей комплиментов и пошлостей, если ты не считаешь себя героем, — значит, ты напрасно попираешь землю. И, действительно, мы напрасно стаптывали свои башмаки до того часа, как начина густеть тень. Но вот приходил вечер, и оживал мир. Приходил вечер, и мы вновь одевали зеленые свои береты, что так редко видели солнце. Приходил вечер, и нас не могли удержать ни наряды, ни замки КПП…

Братья! Товарищи мои по оружию! Соседи мои по грязным окопам, проводники мои по минным полям! Моя надежда на завтрашний день! Не поворачивается язык, сказать вам, «ветераны»! Вы помните: Барнаул, проспект Ленина, август 2001-го года?! Ту аллею, что собирала наше братство. Те часы, как начинали гореть фонари…

…Остывает тяжелый горячий воздух. В каменных кварталах домов занимаются первые слабые огни. Синяя тьма, легкая и подвижная, берет в плен обессилевший город. И вечер — родитель застолий, любви и разбоя, — вновь ставит драматические свои спектакли…

…Центральный проспект Барнаула — старинный театр без крыши и стен. Здесь хорошо летом и невыносимо зимой. Сюда свободен вход и не нужен кассир. Здесь легко быть и актером, и зрителем. Здесь так трудно сорвать аплодисменты.

Идет спектакль… Без аншлага, без множества репетиций, без единой фальшивой маски… Неузнаваемые актеры разовых ролей небрежно ходят по сцене, спотыкаются, смеются и плачут на новой своей премьере. Сегодня не капает дождь, и здесь забит до отказа зал. Костлявые, исписанные ножами ложи, — деревянные скамейки и лавки, — ютятся по окраинам сцены. У согнутых их ног выставлены в ряды зеленые пивные бутылки. Из-за кулис — из темных подворотен дворов — плывут задушевные пьяные песни…

Мы стащили друг к другу три лавки, но все равно не хватает мест. У нас кончилось спиртное, и мы не знаем, как проводить вечер теперь. Невдалеке — нам слышно каждое слово — двое из нас покоряют девичьи сердца. Это Гранит и Щерба — бравый неугомонный десант. Они пьяны, легки на язык и еще не сняли тельняшек. Приняв их пример, мы с Сергеем отходим от группы и сами пускаемся в путь.

Аллея тесна от одержимых влюбленных, потомственных шарлатанов и бездомных бродяг. Но мы не принадлежим ни к одной касте. Наши сердца пусты, мы презираем обман и, дай Бог, наша казарма простоит еще сотню лет. «Вон те, в белом…» — говорит друг и тянет к самому фонарю. «Нет, — успеваю повернуть я назад, — Ноги кривые».

Проходит несколько минут. Мы уже прекратили поиск и легко говорим о чем-то с двумя подругами. Еще какое-то время и каждый уносит с собой домашние их телефоны. Но это уже лишнее. Это награда, которая тут же обесценивается, попав в карман. Потому что мы придем сюда завтра и возьмем у новых девушек новые телефоны и адреса. И так будет всегда. Ведь мы молоды, ведь на нас военная форма. А по этим номерам нам не звонить. Завтра мы без сожаления сомнем и выбросим их.

Знать бы тогда нам, Сережа, что мы выбрасываем… Знать бы, что не навсегда наша молодость, не навсегда военная наша форма… Собрать бы их заново, истлевшие эти записки, начерканные дрожащей рукой цифры и имена…

Быть может оттого, что не сложилась моя судьба, я до сих пор помню одну: милую и скромную, что так не похожа была на бойкую свою подругу, с которой знакомился ты. Ту девушку, перед которой бледнела Нежность. Я позвонил ей на следующий день, назначил встречу и не пришел… Я впервые посчитал себя недостойным такой чистой души…

Мы возвращаемся к оставленным друзьям. Здесь снова людно и весело. Здесь только что нашли деньги и всё пустили на пиво.

— Невесты-то где? — кто-то полушутя спрашивает нас.