За несколько лет до написания этого письма Жаботинский уже предпринимал усилия для того, чтобы приобщить еврейскую молодежь Соединенных Штатов к изучению иврита. Он предлагал ввести иврит в лагерях, где американская молодежь привыкла проводить лето. В статье, посвященной летним лагерям, приводится та же мотивация, к которой Жаботинский прибегал во время своей борьбы за основание еврейских школ на иврите в России:
Факты очень быстро забываются, когда в окружающей среде нет ничего, что напоминало бы о них. А у среды, в которой суждено жить нашим детям,— какая у нее связь с династией Маккавеев или с мучениками, погибшими в Майнце с именем Всевышнего на устах?
А идеи... Иногда я опасаюсь, что насаждение идей — напрасный труд, который не под силу человеку. Прогресс человечества зиждется на том, что каждое последующее поколение стряхивает с себя идейное наследие предыдущего. Тургенев назвал свой известный роман «Отцы и дети». Сын, отвергающий сам принцип, который отец хотел сделать краеугольным камнем его воспитания,— так движется мир. Может быть, лучше и не начинать, не делать напрасной попытки?.. Может быть, более надежен иной путь? Просто приучать ребенка, подавая ему личный пример, к честности и прямоте, открытости и вежливости, учить его умываться каждое утро, красиво вести себя за столом и не вмешиваться в то, что он думает о сионизме и ассимиляции, о сельскохозяйственных колониях в Крыму? Я не могу рекомендовать этот путь как принцип воспитания, я и сам не уверен в его правильности, я говорю только «может быть»,— но я говорю это со всей серьезностью.
Только один прочный след оставляет воспитание: язык, на котором к ребенку обращается учитель. Как и во многих случаях жизни, форма здесь оказывается важнее содержания. Мое поколение доказывает это наилучшим образом: то, что внушали нам учителя в русской гимназии, мы забыли; над идеями, которые они пытались нам привить, мы смеялись еще на гимназической скамье; но язык сделал нас своими пленниками. Для большинства из нас Россия давно стала чужой. Нам глубоко безразлично, что случится с этой страной в будущем. Но русский язык пристал к каждому уголку нашего сознания, несмотря на то, что мы расселились среди далеких народов, рассеялись между ними и языки этих народов не похожи на русский. Помимо своей воли, механически, мы листаем русские газеты, прислушиваемся к разговорам. Язык приговорил нас к пожизненной связи с народом и страной, судьба которых в действительности интересует нас не больше прошлогоднего снега.
Я признаю, что у нас, в условиях нашего галута, и, возможно, в Америке особенно, окончательная победа невозможна. Но даже десятая часть этой победы — достойное дело.
В другой части света, отделенной от Американского материка океаном, Жаботинский требует от родителей, которые еще не забыли усвоенные в детстве знания, не колеблясь обучать своих детей ивриту, даже когда кажется, что это тяжело (кстати, можно вспомнить, что Жаботинский не просто проповедовал другим, но сам осуществил эту программу в своем доме):
Есть немало отцов и матерей, свободно владеющих ивритом, которые, тем не менее, говорят с детьми только на языке страны, в которой живут. Никогда я не мог понять, почему. Если они хотят, чтобы ребенок чисто говорил по-английски,— нет повода для беспокойства, ребенок овладеет английским и без помощи отца, и часто эта «помощь» способна только ухудшить его произношение. Или, может быть, родители опасаются, что двуязычие вредно скажется на развитии ребенка? Но сегодня никто не верит в подобную чепуху. Семь языков может усвоить ребенок, если он привыкнет слышать их с раннего детства. Он не будет путать их между собой, и они не нанесут ущерба его духовному росту, напротив, будут способствовать развитию его способностей.
Нет нужды, чтобы на иврите говорили и отец и мать — достаточно одного из родителей. Я сам был свидетелем того, как отец, занятый в своей конторе, который мог только полчаса в день посвящать беседам и играм с ребенком, в конце концов приучил его не только понимать иврит, но и отвечать на иврите.
Ответ мне известен заранее — «тяжело». Но я не верю этому. Не тяжело — очень легко. Дело дисциплины и привычки, не более того. Есть человеческие существа, которым и мыться и бриться каждый день «тяжело», ибо они не приучены, им недостает сил и желания начать и продолжить.
Чтобы помочь евреям диаспоры, владевшим ивритом, но почему-либо затруднявшимся разговаривать на нем, Жаботинский поддерживал создание «Общества говорящих на иврите в диаспоре»: