Мирабо: Несвершившаяся судьба

Перейти в оппозицию по отношению к части Собрания, к которой он столь долго принадлежал, Мирабо заставили проблемы, порожденные эмиграцией. Точнее, под предлогом эмиграции он решил перейти в оппозицию; возможно, он увидел в этом способ подтолкнуть на крайности тех, кого ему не удалось погубить, принуждая к умеренности. Такая тактика вписывалась в общее направление Плана; похоже, при данных обстоятельствах она била мимо цели, поскольку сделала Мирабо подозрительным в глазах бывших товарищей.

Как и опасался парижский люд, дочери Людовика XV уехали в Италию. Никакой закон не мог воспрепятствовать этому отъезду, но головы были настолько разгорячены, что, благодаря усердию провинциальных патриотов, на пути принцесс выросло множество препятствий.

Они столкнулись с первыми трудностями, предъявив свои паспорта национальным гвардейцам в Море-сюр-Луэн, а Париж, растревоженный статьями Камилла Демулена, уже начинал бурлить. В клубах поговаривали о том, чтобы сжечь замок Бельвю, покинутый своими обитательницами. Некоторые сведущие люди уверяли, что дофин похищен двоюродными бабушками. Ходили слухи и о том, что граф Прованский грузит наличность в кареты, которые готовит для собственного бегства.

Подрывная речь Барнава вызвала доверие к последней сплетне; 22 февраля 1791 года огромная толпа отправилась к Люксембургскому дворцу, где жил монсеньор. Принц хладнокровно вышел к толпе и спокойно заверил ее, что и не думал покидать столицу.

Множество голосов перекрыл один:

— А если король уедет?!

— Вы посмеете такое предположить? — спокойно ответил брат Людовика XVI.

Этот ответ отнюдь не успокоил непрошеных гостей; графу Прованскому против воли пришлось пойти с ними в Тюильри; пока монсеньор входил во дворец, толпа заполонила все дворы.

Спешно вызванные Лафайет и Бальи были так же пассивны, как тремя месяцами раньше, когда смутьяны грабили особняк де Кастров. Однако они проследили за тем, чтобы ворота Тюильри не выломали.

«Ничего страшного не случилось, но все это было очень неприлично», — в тот же вечер написал Монморен Мирабо, который все еще лежал в постели.

На следующий день в Собрании обсуждали инцидент в Море, подробности которого стали известны: национальные гвардейцы закрыли городские ворота, и потребовалось вмешательство лотарингских егерей, чтобы путешествие могло продолжиться.

Якобинцы шумно возмущались: от имени Конституционного комитета Ле-Шапелье объявил о скором представлении законов об эмиграции, о правах королевской семьи и о регентстве.

Продолжение дебатов об «инциденте в Море» было отложено на 24 февраля. На рассвете этого дня Монморен известил Мирабо о том, что дальнейший путь принцесс был омрачен еще более серьезным происшествием: в настоящее время они обе — пленницы муниципалитета Арне-ле-Дюка.

Находясь в небольшом замешательстве по поводу того, какую линию поведения избрать, Мирабо отправился за советом к Ламарку; тот, еще не проснувшийся после ночной попойки, дал ему совет:

— Объявите себя их защитником, ибо до сих пор нет ни одного закона против них. В таком поступке, на мой взгляд, будет нечто античное, величественное, простое; вы будете красноречивы и, если нужно, убьете всех этих Робеспьеров, Крансе и Барнавов.

— Неплохо сказано для пьяницы, — лаконично ответил Мирабо и, несмотря на состояние своего здоровья, отправился в Манеж.

Он тотчас заявил с трибуны, что «ни один существующий закон не запрещает теткам короля путешествовать». Они совершили нечто «неосторожное, аполитичное, но вполне законное».

Он предложил не обсуждать это дело, поскольку оно касается только исполнительной власти. С юридической точки зрения его мнение было неоспоримо, поэтому ораторы от якобинцев не посмели ему противоречить. Запротестовал только никому не известный депутат из партии Ламета, некий Гурдан:

— Ни один закон? Я не согласен; есть такой закон: это спасение народа.

— Для спасения народа, — возразил Мирабо, — вовсе не обязательно, чтобы принцессы устроили в пути на три-четыре ночевки больше.

Таким образом, несмотря на противодействие Ламета, предложение Мирабо было принято после замечания г-на де Мену, вызвавшего у всех улыбку:

— Европа сильно удивится, узнав, что Национальное собрание четыре часа обсуждало отъезд двух дам, предпочитающих слушать мессу в Риме, а не в Париже.

В порыве оптимизма Ламарк написал тогда Мерси-Аржанто: «Если бы король последовал примеру (своих тетушек), он, возможно, добился бы того же успеха. Ему надо только четко заявить, что он хочет выехать из Парижа, назначить день отъезда и энергично настаивать на своем решении. Ему не смогут помешать».

Неужели! В силу существующих законов Собрание было вынуждено признать, что принцессы могут продолжать свой путь; но народ, обычно ставящий свои настроения выше закона, к нему не прислушался. Вечером 24 февраля разъяренная толпа заполонила дворы и сады Тюильри, громко требуя, чтобы король немедленно вернул своих теток. Лафайету пришлось пригрозить, что он станет стрелять из пушек, чтобы манифестанты разошлись.