Мирабо: Несвершившаяся судьба

Что до Софи, то ее приговорили к пожизненному заключению в женском приюте в Безансоне. Ее должны были остричь наголо и заклеймить как проститутку, лишить всех прав и прочих выгод, оговоренных брачным договором; ее приданое передавалось мужу — последнее выходило за рамки намерений и интересов Рюффе.

Когда было вынесено это жуткое решение, вычеркивавшее обоих любовников из мира живых и дававшее удовлетворение злопамятному маркизу де Монье, Софи и Габриэль уже находились в руках полицейских ищеек: со своей стороны маркиз де Мирабо дал волю своей мстительной натуре.

VIII

Мы не забыли о разногласиях, которые уже давно настроили старшего Мирабо против его жены; ударная волна от столкновений периодически задевала детей этой весьма неудачной пары. Госпожа де Пайи, титулованная любовница, старательно нагнетала обстановку, тем более что от этого зависело ее будущее.

Приключения Софи и Габриэля вписались в довольно бурные домашние события. По обыкновению Друг людей осаждал министров, чтобы получить тайный приказ против обольстителя. Госпожа де Мирабо ограничилась тем, что написала сыну письмо, полное упреков. Оноре Габриэль ответил на него так ловко, что получил прощение; мать захотела поддержать его, чтобы он вернулся на службу в армию. Мирабо разом переметнулся на сторону матери; ему показалось забавным помочь ей в борьбе против мужа, в итоге которой Друг людей мог оказаться разоренным.

Маркиза выбрала очень благоприятный момент, чтобы возобновить атаку: падение Тюрго ознаменовало собой опалу физиократов. Госпожа да Мирабо рассудила, что судьи прислушаются к новым властям. Она составила подробное письменное объяснение, чтобы возобновить дело о разделе имущества, не двигавшееся с места на протяжении шести лет.

С помощью Луизы де Кабри и изворотливого адвоката супруга философа накропала пасквиль, который ее муж назвал «полным ужасом», и это было еще мягко сказано. Это был поток злословия, если не клеветы. Маркиза представила всю свою семейную жизнь как череду непрекращающихся обид. Не стоит пересказывать этот документ, огорчительный для человеческого достоинства, достаточно упомянуть о заключительной подробности, ибо она ярко характеризует XVIII век. Завершая перечисление своих претензий, госпожа де Мирабо заявляла, что муж заразил ее интимными болезнями, которые наверняка происходили не из чистого продукта [18].

Этот каламбур, повеселивший всю Европу, сделал для уничижения физиократов больше, чем опала Тюрго. Впоследствии потребовалась вся ученость Дюпона де Немура, чтобы реабилитировать в глазах общественности экономические теории, почти уничтоженные одной-единственной остротой.

Если Мирабо и присоединился к матери, то не из одной лишь вражды к Другу людей, а еще и в собственных интересах. Он писал докладные записки в защиту материнских аргументов, и в этих сочинениях впервые проявился его талант адвоката и полемиста. Первая рукопись — «Краткое изложение» — к несчастью, была утрачена. Зато «Анекдот в добавление к объемистому сборнику философских двусмыслиц» был издан тиражом в несколько тысяч экземпляров. В этой подрывающей отцовский авторитет брошюре Мирабо, пытаясь оправдать собственное существование, выступил с резкой обвинительной речью: «Общеизвестно, что Друг людей не был другом ни своей жене, ни своим детям; что он проповедует добродетель, благотворительность, порядок и нравственность, тогда как сам является одновременно самым дурным из мужей, самым жестоким и расточительным из отцов».

Боевой запал Оноре Габриэля сослужил ему дурную службу. Занятый разборками с супругой, маркиз де Мирабо уже перестал было преследовать сына, его союз с Монье и Рюффе остался на словах. Но получив удар хлыстом по лицу, оскорбленный в своем достоинстве отца и тщеславии литератора, маркиз де Мирабо встал на дыбы. Он пустил в ход политические рычаги, которые еще были ему доступны, оказав поддержку жалобщику из Понтарлье и разъяренным родителям из Дижона.

Маркиз обратился напрямую к Верженну, который дал согласие на экстрадицию Мирабо и приказал послу в Голландии Ла Вогюйону принять необходимые меры к аресту любовников. Друг людей снова прибегнул к услугам полицейского Брюгьера, который прибыл в Амстердам в начале мая 1777 года. Мирабо предупредили о его приезде, но тот, считая, что защищен своим гражданством, и не думал бежать.

Повинуясь указаниям Верженна, Ла Вогюйон начал процедуру экстрадиции; сначала он столкнулся с голландской государственной машиной, но потом та уступила. Французский консул предложил Мирабо свободу, если он сдаст Софи, но получил высокомерный отказ.

Побег был единственным выходом из положения. В вольном городе Виане по соседству с Амстердамом процедуру экстрадиции применить было нельзя. Чтобы добраться до спасительной гавани, любовники решили бежать порознь — из осторожности. К несчастью, Софи перехватили по дороге; она попыталась выпить флакон опия, который всегда держала при себе после отъезда из Понтарлье.