Миракулум

Утерев губы, заулыбалась шире, потянулась за добавкой. Цатт хохотнул, посмотрел масляными глазками, и снова разлил. После второй чарки я замахала на себя руками, стала тихонько смеяться, и расстегнула свою овчинную накидку. Сняла колпак и чепец с головы. Брови ратника поползли вверх. А я, не стесняясь, потянулась за их хлебом и откусила кусок. Стреляя глазами то на одного, то на другого, я улыбалась и медленно жевала хлеб. Пока один, не догадавшись о чем-то своем, не дошел до двери и не поставил внутренний засов на место. Когда, сев на скамью, старший цатт усадил меня на колени, я едва могла улыбаться так же, как до этого — делая вид, что я совсем не против этого. Зелье должно было начать действовать, они оба должны заснуть совсем скоро…

— Может ты подарок от господина Этора, а?

Я засмеялась, не понимая. И потянулась за плошкой.

— Тебе хватит, девочка, а мы выпьем. Если тебе так хочется вина, то завтра мы подарим тебе весь погреб!

Терпеть пришлось недолго — лицо цатта сначала покрылось испариной, потом помутнел взгляд. Губа опустилась. А ратник помоложе, что и весил поменьше, уже уронил голову на руки и замер за столом. Разомкнув ослабевшие руки, я вскочила, уверилась, что оба уже не могут мне мешать, сняла с них куртки и с трудом стянула сапоги. Вытащила из-за пояса со спины припрятанные веревки и стала вязать руки и ноги так, как показывала Анике. Даже если они очнутся раньше, чем придет смена, выпутаться они не должны. Уложив их под столом, я приникла к двери выхода и прислушалась — там было тихо.

Голова моя была ясной, и даже волнение не пыталось завладеть мной — цель всего моего пребывания здесь почти достигнута, и все подчинилось четкому порядку действий, не раз оговоренных с хозяйкой.

Два засова на первых дверях я еле сняла — они оказались довольно тяжелы. Быстро нашептала ошарашенным мужчинам, что нужно делать, и не издавать шума. Со вторыми и прочими дверьми мне уже помогли.

Спасибо полутьме, в которой я не могла видеть так ясно взгляда Аверса. Он кинулся ко мне, едва заметил, и я ответила ему коротким объятием.

— Надо бежать!

Отпрянув, не дав волю чувствам, я громким шипящим шепотом выговорила:

— Слушайте меня. Делать все, как я скажу! Оступитесь — погибните, наместник прибыл в замок и завтра вас ждет виселица!

— Говори, милая, говори, — радостно, но слабым голосом произнес один, — веди, куда скажешь.

Они все были заросшими, бородатыми. Столпились вокруг меня. Никто и не думал гнуть что-то свое. Один из них не мог наступить на ногу и товарищ поддерживал его, закинув руку на плечо. Различив среди семерых трех более молодых мужчин, я сказала:

— Вы идете первыми — там целина, и у калитки нужно хорошо раскидать снег, чтобы открыть. Там напрямую до леса. Аверс, — я запнулась, выдохнув, — помоги раненому, понесете его на спине по очереди. Сначала до калитки, потом до опушки, и так меняйтесь. Старайтесь сильно не уставать… пожалуйста. До лошадей нам идти долго. А ты, — я кивнула последнему, — возьми куртки и сапоги цаттов. У кого хуже обувь и одежда, раздели… До выхода чуть еще ждать нужно!

Я прильнула к двери, выжидая.

— У меня преданных много, — говорила Анике. — Как я скажу, так одна из служек с огоньком оплошает, и загорится у нас… да что-нибудь загорится! Хоть ненадолго, а лишние люди на задний двор не выйдут. Делом будут заняты!

Как я была благодарна Аверсу, что он не подходил ко мне больше и не касался меня. Даже не искал взгляда. Я лишь украдкой раз посмотрела в его сторону — крепко ли на ногах стоит, не болен ли вдруг, не падает от жара и слабости? Оружейник был как все — исхудавшим, но живым. И двигался без немощи, хоть и без прыти тоже.

Когда были готовы все, я первая вышла во двор, осмотрелась, а потом уже на воздух вышли остальные. Кто пошел к калитке, протаптывая путь, торопились. Разгребали занос руками, не жалуясь ни на холод, ни на спешку. Заледенелые, практически вросшие засовы, вынимали из петель в шесть рук. И калитку через снег наружу проталкивали в три плеча. И прорвались.

Дальше, к опушке — так быстро, как могли. Крестьянин, что не мог наступать на ногу, был и без сапога — ступня распухла, и он давно был босым. Чтобы не отморозиться, ему двое намотали свои рубахи на ногу, а сами бежали с куртками на голых плечах. Аверс нес хромого попеременно с другим, но когда выбрались на лесную дорогу, самый рослый из пленных сказал, что один его донесет хоть сколько. И я позволила.

Мы пошли быстро.

Дом лесничей был встречен возгласам радости. Собаки залаяли, но я, наученная, крикнула:

— Гать, шавки!

И они замолкли.

Трое пленных знали Анике, и, насколько я поняла, были из того самого сопротивления. А прочие, вместе с оружейником, попались по воле несчастливого случая — он искал меня, а остальные охотились вдалеке от селений на замковых угодьях. Объяснив, что шестеро должны уехать, а мы останемся, только один спросил «почему?».

— Кто путь до травницы знает, езжайте вперед. Только так, чтобы прочие не отстали. А у нас еще последнее дело здесь. Хозяйка велела, будем ждать.