Мираж

Поручик Мохов считал, что ничем не заслужил такой ужасной казни: вечером в палатке, прежде чем лечь спать, надо обязательно осторожно поднять одеяло — не забрались ли туда змеи. Их выгоняли палками, шашками, а то и штыками.

Утром поднимали в 6 и гнали на какие-нибудь тяжёлые работы — носить, копать, строить... Еда — бурда, целый день ходишь полуголодный. Хорошо иногда благодетели, дальние родственники, присылают из Константинополя несколько лир — можно отправиться в город на рынок. Можно и не на рынок, если есть лиры. На набережной теперь — «Невский проспект Туретчины». В воскресенье — и газеты, и музыка, и, главное, женщины. И не все продажные. Но лир давно не было.

Вдруг его вызвал сам Кутепов, причём, опытные офицеры предупредили, что генерал с утра в марковской форме и свирепствует как бешеный зверь.

Между тем по лагерю прогуливались Воронцов и Мария, а на письменном столе генерала лежали некоторые бумаги, например, доклад о полковнике Щеглове и его искреннее признание с объяснениями. Рядом — французская нота:

«Генерал Врангель организовал в Константинополе нечто вроде русского правительства и претендует сохранить войска, вывезенные им из Крыма, как организованную армию. Не предусмотрено никаких кредитов для удовлетворения какой бы то ни было русской армии, находящейся на территории Константинополя. Существование на турецкой территории подобной армии было бы противно международному праву. Оно опасно для мира и спокойствия Константинополя и его окрестностей, где порядок с трудом обеспечивается союзнической оккупацией. Ввиду поведения генерала Врангеля и его штаба наша международная ответственность заставляет нас освободить эвакуированных из Крыма от воздействия ген. Врангеля — воздействия, осуждённого всеми серьёзными русскими группами. Не оказывая никакого давления на самого ген. Врангеля и его офицеров, необходимо разорвать их связь с солдатами. Никакого принуждения не будет допущено над эвакуированными для побуждения их вернуться в Россию; им будет предоставлена полная свобода эмиграции в Бразилию или поиска себе заработка в других странах. Все русские, находящиеся в лагерях, должны знать, что не существует больше армии Врангеля, что бывшие их начальники не могут ими больше распоряжаться и что впредь они совершенно свободны в своих решениях. Франция, более пяти месяцев помогавшая им ценой больших затруднений и тяжёлых жертв, достигла пределов своих возможностей и не в состоянии более заботиться об их довольствии в лагерях. Франция, спасшая их жизнь, со спокойной совестью предоставляет им самим заботиться о себе».

Мохов сконцентрировал весь свой строевой талант и, подходя к генералу, «давал» ногу, как на Царскосельском параде. Кутепов не усадил его, как других посетителей, а только буркнул: «Вольно». Осмотрел поручика критически и начал не разговор, а допрос:

   — Говорили с солдатами о возвращении в Россию?

   — Так точно, ваше превосходительство.

   — Французскую ноту читали? Солдатам рассказывали?

   — Ваше превосходительство, ноту они сами читали — её французы распространяют по лагерю.

   — Значит, они знают, что их начальники больше не могут ими распоряжаться, что армии больше не существует? — Кутепов вдруг стал говорить негромко, как будто даже спокойно, чуть ли не доброжелательно.

   — Они читали, ваше превосходительство. Некоторые так и думают. Пишут рапорты о переходе в беженцы.

   — Думают, что я больше не могу распоряжаться лагерем? — спросил так же вкрадчиво тихо, и вдруг взрыв! — Смотрите, поручик, как я не могу распоряжаться! Вот докладная и другие материалы по делу полковника Щеглова. Вот он сам пишет: «О генерале Кутепове я действительно говорил как ходящий слух, что он получает жалованье 200 лир в месяц, что имеет стадо баранов... Мы же все офицеры... остаёмся нищими... я случайно попал в армию... хотел же оставаться беженцем...» Ещё здесь о Врангеле клевета, оскорбления. Я, который не может распоряжаться, пишу: «Предать военно-полевому суду». И я знаю, какой будет приговор: смертная казнь! Вот так я не могу распоряжаться! И вы, поручик, идёте по этой дороге. Зачем убеждали солдат, что им лучше вернуться в Россию?

   — Ваше превосходительство, я не убеждал. Я, наоборот, говорил, что их примут с музыкой, а потом расстреляют. Ваше превосходительство... Я понял. Донос. Я знаю, кто донёс. У нас с ним конфликт по поводу певицы был. Я его убью.

   — За убийство я вас расстреляю.

   — Я вызову этого штабс-капитана на дуэль. Вы же разрешили...

Наконец-то Мохов мог дать волю своей ненависти к этой страшной жизни. Какая сволочь этот Белов. Сам встрял в разговор и провоцировал. Дуэль любая разрешена — на винтовках, на штыках... Всё равно он его прикончит.

Нашёл штабс-капитана возле столовой в группе офицеров, дымящих папиросами и самокрутками из пахучего турецкого табака.

   — Господин штабс-капитан, можно вас на минутку?

   — Пожалуйста.

Руку Мохов не сложил в кулак, чтобы можно было посчитать пощёчиной, но удар получился чувствительный — если бы не деревце, свалился бы штабс-капитан.

   — Господа, прекратить драку! — крикнул старший по званию.