Мираж

   — Немедленно захватить. Занять оборону по северной окраине, вести беспощадный огонь и периодически атаковать. Только один ваш полк, Николай Владимирович, остаётся здесь, лицом к Москве. Дивизия поворачивается кругом и бьёт Селивачева. Ермолин, готовьте приказ. В течение дня разгромить части красной VIII армии, действующие на линии Короча—Белгород. Вам, Скоблин, передаётся бронепоезд «Слава офицера» и артиллерия: марковская батарея, майор Бондаренко. Скоро все мы пойдём туда, — Кутепов показал на север, туда, где Курск, Орел, Москва. — А сейчас еду бить Селивачёва.

Дымников увидел на лице Кутепова прежнюю злобно-злорадную гримасу, а генерал, заметив старого знакомого, обратился к нему:

   — Капитан Дымников, что-то вы опять стали похожи на Дантеса. Стреляйте не в Пушкина, в красных. Против вас бывший русский генерал Геккер[39]. Почти Геккерн. Бейте его.

Скоблин приказал занять оборону и окопаться у села Колбасовка. Начались почти ежедневные и почти безрезультативные бои. Уже на рассвете все деревенские собаки убегали куда-то в степь — знали, что вскоре начнётся пальба. Артиллерия красных била с закрытых позиций и гранатами, и шрапнелью. Бондаренко командовал: «Батарея к бою!», иногда менял позиции. Горели избы, кричали раненые, но главный бой шёл на станции Ржава. Там гремели шестидюймовки красных бронепоездов, расстреливающих «Славу офицера».

Командиры юнкерских батарей придумали план уничтожения красного бронепоезда «Третий Интернационал»: ночь, поставить орудия в кустах вплотную к полотну, а затем расстрелять бронепоезд в упор. Батарею Бондаренко тоже назначили в эту ночную вылазку.

Дымников помнил, что во время последней встречи с Марысей она сказала: «Сделай всё, чтобы уйти с фронта в штаб. Лучше в Таганрог к Деникину. Здесь же война, убивают каждый день. Леончик, ты должен жить».

Приказав солдатам обмотать колеса соломой, он, когда стемнело, повёл первое орудие батареи к полотну в кустарник. Ночь, конечно, спутала ориентиры, но хорошая топографическая память Леонтия не подвела, благополучно миновали яму и сумели хорошо замаскироваться. Капитан привалился к передку, накрылся английской шинелью и, приказав унтеру разбудить его на рассвете, закрыл глаза. «Здесь, милая, — подумал Дымников, — меня не убьют, а ты расскажешь мне, с кем встречаешься в Харькове».

И его здесь не убили. Проснулся он на рассвете, стояла мирная тишина, наполненная щебетанием птиц. Бронепоезд «Третий Интернационал» появился, но, не дойдя километра 2 до своего обычного места, дал один выстрел в сторону белых (причём, снаряд не разорвался) и ушёл обратно на станцию Солнцево. Операция не удалась.

Марыся говорила: «Подольстись к Кутепову. Он падок на это. Пусть переведёт тебя в Таганрог». Однако льстить по плану Дымников не умел. Помогло, что генерал сам приехал после тяжёлого боя.

Из Харькова на тракторах «Лонг Том» привезли батарею английских дальнобойных пушек. Шестидюймовки били по Солнцеву, но вреда вражеским бронепоездам не приносили. Да и обслуживали их какие-то тыловики. Однажды ночью в безлунной и беззвёздной тени вспыхнули злобно яркие гремящие огни артиллерии красных бронепоездов. Она наносила удары по станции Ржава и английской батареи. Та молчала — видно, неопытный расчёт разбежался.

«Батарея, к бою! Передки на батарею! По местам! По-орудийно за мной ша-агом ма-а-арш!» Ещё ездовые не проснулись в сёдлах, а лошади, услышав команду, пошли. Рысью выехали на позицию, и Бондаренко уже командовал: «Прямой наводкой, прицел 20, первому — по правому броневагону, второму — по второму справа... гранатой, до команды «стоп» беглый огонь!»

Шестидюймовые пушки бронепоезда сразу начали отвечать, недолго бы оставалось жить и батареям и капитану Дымникову, но между линией железной дороги и огневыми позициями батарей был небольшой, меньше метра гребень, и морские скорострелки бронепоездов с их большой начальной скоростью и настильностью не могли поразить юнкерские батареи и батарею Бондаренко. Снаряды бронепоездов или попадали в гребень и рвались со страшным грохотом, или перелетали через головы и рвались далеко сзади. Гранаты тем временем одна за одной сыпались на броневагоны. Дымников подошёл к наводчику первого орудия, отстранив его, сказал: «Дай я выпущу снаряд». Его граната врезалась именно туда, куда он хотел, — давно присмотрел командную платформу с людьми, сверкающими стёклами биноклей. На этом бой и закончился. Паровозы задымили, огонь прекратился, бронепоезда ушли на Солнцево.

К вечеру приехал Кутепов. Поздравлял солдат и офицеров и, разумеется, Дымникова. Тот нашёл возможность вставить в разговор восхищенные оценки операций Кутепова. по взятию Харькова и разгрому группы красных войск Селивачева.

   — Наши офицеры, — говорил Леонтий, — считают, что это лучшие операции Добрармии 19-го года. Они войдут в военную историю. Я горжусь, что участвовал в этих боях.

Потом был скромный ужин в уцелевшей избе Колбасовки, и Дымников решился на разговор с Кутеповым.