Мираж

   — Ищешь исторически значимые документы для будущих музеев? — спросил Леонтий капитана.

   — Для музеев без нас найдут, для тюрьмы бы не нашли. Боюсь, что сюда могли попасть документы по складам и по отправке грузов. Вот один, — сказал Макаров удовлетворённо, — с подписью генерала: эшелон спирта в Крым. Это я ему подсунул пьяному. Хорошо тогда заработали.

   — А у меня, Паша, денег нет. Только книжка Лондонского банка. Ты, помнится, тогда не стал эти чеки брать.

   — Потому и не стал, что ходил бы теперь с такой же книжкой без гроша. А твоё золото?

   — Золото у Марыси, а она... Наверное, навсегда разошлись.

   — Значит, цель твоей жизни — Лондон. Я тебе пока фунтов сто выделю. Или николаевскими?

   — Давай лучше валюту. А ты в Лондон разве не собираешься? Наверное, и генерал сейчас уедет.

   — Тут бабы такую драму устроили. Анна Петровна уговаривала Зеноныча насчёт женитьбы, но ему нынче не до того. Он, как Наполеон, на Святую Елену собирается. А Катя на меня такую атаку вела! Едем за границу — и всё. У неё там капитал в банке, сестра замужем за англичанином-миллионером. Купим виллу и всё такое...

   — Ат ы?

   — У нас с братом другие планы.

   — Секретно?

   — Особой важности. Скоро узнаешь.

   — А какой ужасный стал Харьков. Дождь, туман, на улицах одни раненые и нищие. А помнишь лето? Цветы, музыка, женщины, «Вперёд на Москву». Был мираж и растаял, — спокойно сказал Дымников.

Ещё не доехали до Таганрога, до Ставки, а капитан Макаров шепнул старшему брату:

   — Полный порядок, Володя: я уговорил его — мы едем в Севастополь.

   —  За веб время службы Деникин никогда не принимал Май-Маевского так сердечно и дружески, как в день прощания.

   — Владимир Зенонович, — говорил он, — мне неприятно было отзывать вас. Я долго не решался... У меня была мысль подчинить вам Врангеля. Но вы поймёте меня. Я это сделал в интересах нашего общего дела. Вам необходимо немного отдохнуть, а тогда снова приметесь за работу, мы снова будем вместе бороться за Великую Россию...

Они беседовали в уютной комнате отдыха. В дверь поскучал адъютант и доложил, что Главнокомандующего срочно просит Кутепов с фронта. Деникин извинился и вышел. Кутепов звонил из Харькова.

   — Ваше превосходительство, — говорил он резко и требовательно. — Мне поручено оборонять Харьков, но в городе нет порядка. Дезертиры, мародёры. Прошу дать мне чрезвычайные полномочия по наведению порядка в городе вплоть до применения смертной казни на месте.

   — Вы получили эти полномочия, — сказал Деникин, записывая что-то на календаре. — Вы знаете о замене Май-Маевского Врангелем?

   — Знаю, Антон Иванович. Знаю и одобряю.

   — Скажите, Александр Павлович, вы знали о... о безобразиях, которыми сопровождалась деятельность генерала Май-Маевского? О его запоях? О дискредитации армии и власти?

   — Конечно, знал, Антон Иванович.

   — Почему же вы не поставили меня в известность об этом во имя дела и боевого содружества?

   — Вы могли бы подумать, что я наговариваю на командующего, чтобы самому сесть на его место.

   — Александр Павлович, я всегда считал вас одним из самых порядочных офицеров нашей армии и теперь ещё раз в этом убедился.

В комнате отдыха разговор с Май-Маевским был продолжен. Говорили о тяжёлом положении на фронте, о предательском поведении Польши.

   — Представляете, Владимир Зенонович, после стольких совещаний с польской миссией, после долгих детальных обсуждений Карницкий вдруг пишет в газете: «Что касается отношений к Добровольческой армии, то помощь в виде энергичной борьбы с русским большевизмом с удовольствием будет дана правительством, но за ней до сих пор к Польше не обращались».

   — Возмутительно! — согласился Май-Маевский.

   — А когда я напрямую спросил его, почему бездействуют польские войска на фронте против красных, он стал такое говорить... Будто бы в Варшаве считают, что я не признаю независимости Польши, что я не имею полномочий от Колчака...

В конце беседы решился вопрос о будущей жизни Май-Маевского:

   — Антон Иванович, разрешите мне выехать в Севастополь, где я буду жить. А также, если возможно, прикомандируйте ко мне временно моего адъютанта и двух ординарцев.

   — Пожалуйста, пожалуйста, с полным содержанием.

Вечером возбуждённый разговорами о предательстве поляков Деникин решил написать письмо лично Начальнику Польского государства Пилсудскому:

«Встретив некогда с чувством полного удовлетворения поворот русской политики в сторону признания национальных прав польского народа, я верил, что этот поворот знаменует собою забвение прошлых исторических ошибок и союз двух родственных народов.

Но я ошибся.

В эти тяжкие для России дни вы — поляки — повторяете наши ошибки едва ли не в большей степени.