Мираж черной пустыни

Тут Дебора поняла: «Она принимает меня за тетю Грейс».

— Ты хотела видеть меня, Мама Вачера? — тихо спросила Дебора, наклоняясь к женщине. — Зачем?

— Предки…

Вачера говорила на кикую. Дебора удивилась, с какой легкостью она понимала этот язык и с какой непринужденностью сама говорила на нем.

— Что предки, Мама?

— Очень скоро я присоединюсь к ним. Я вернусь к Первой Матери — Матери-Прародительнице. Но я ухожу из этого мира с бременем лжи и таху на душе.

Дебора внутренне сжалась. Она смотрела на морщинистое черное лицо, на котором, несмотря на прошествие почти столетия, все еще сохранялось гордое выражение, но которое сейчас, без всех этих бус и больших колец-серег, которые Вачера никогда не снимала, выглядело странно обнаженным и беззащитным.

Теперь она лежала под белыми простынями в простой больничной рубашке, ее длинные жилистые руки сжимали бледно-голубое одеяло. «Интересно, — думала Дебора, — знала ли знахарка, какой она сейчас кажется слабой и бессильной».

— Была последняя девушка, — сказала Вачера, задыхаясь. — Я заставила ее поверить, что мой внук ее брат. Это была ложь.

— Я знаю это, — прошептала Дебора.

— Так много грехов… — произнесла пожилая женщина настолько задумчиво, что у Деборы возникло сомнение, что она знает о ее присутствии. — Дочь моего мужа убила бвана. Я заставила ее поклясться, что она будет об этом молчать, в то время как жена бваны стояла перед советом, который решал, жить ей или умереть.

Дебора сначала ничего не поняла; потом до нее дошло, что Вачера говорила об убийстве графа. Она вспомнила, что читала о нем в дневнике тети. Нджери. Личная служанка Роуз.

— Как? — спросила Дебора. — Мама Вачера, как Нджери убила бвану?

— Она слышала, как он ушел из большого дома. Она вышла из спальни мемсааб и пошла за ним. Он сел в зверя, который перекатывался на кругах, и направился в стеклянный дом, что стоял в лесу. Нджери увидела, что он сделал с тем незнакомцем. Она вцепилась в этого зверя и ехала на нем сквозь мрак ночи. Окно бваны было открыто. Она убила его. Это было справедливым наказанием, но она испугалась. Она застрелила его из его же собственного оружия.

Дебора живо представила себе эту картину: молодую африканку, вцепившуюся в машину Валентина, возможно, вжавшуюся в подножку автомобиля, ждущую удобного момента. Она решилась на убийство, чтобы защитить жизнь своей мемсааб.

— Для женщины очень плохо умирать с грузом грехов на душе, — сказала Вачера. — Ее дух не будет знать покоя: она не сможет заснуть безмятежным сном. Она будет обитать в дремучих лесах и жить с дикими зверьми. А я, Вачера, хочу мира.

Она надолго замолчала; ее дыхание становилось все тяжелее, пульс на шее — все менее заметным. Затем она сказала:

— Голоса предков слабеют. С приходом белого человека предки стали покидать землю кикую. Чтобы угодить им, я стала сражаться с белым человеком. Но сейчас, когда земля кикую возвратилась во владение Детей Мамби, предки вернутся сюда вновь.

Вачера сделала глубокий, прерывистый вдох. Когда она выдохнула, Дебора услышала в ее дыхании знакомый шепот смерти.

— Таху больше нет, — произнесла знахарка. — Как я обещала, земля снова принадлежит африканцам; белый человек ушел.

Вачера перевела взгляд на Дебору и впервые за все это время, как ей показалось, действительно увидела ее. Мудрые старческие глаза вдруг прояснились, губы на мгновение растянулись в триумфальной улыбке.

— Мемсааб доктори, — прошептала она. — Я победила.

Спустя несколько секунд Вачера Матенге умерла.

Некоторое время Дебора продолжала сидеть возле ее кровати. Она приехала в Кению, полная ненависти к этой женщине, которая когда-то вынудила ее уехать из этой страны. Сейчас же она видела перед собой лишь умиротворенное лицо старого человека, чья смерть символизировала смерть всей этой истории.

Встав, Дебора наткнулась взглядом на висящее над изголовьем кровати распятие. Это был Иисус, распятый на кресте, но фигурка Иисуса была черной. Дебора уставилась на нее. Она никогда не видела здесь ничего подобного. Когда ее тетя была жива, все религиозные статуи в миссии, привезенные из Европы, были белыми. То, что Иисус чернокожий, показалось Деборе неправильным.

Но потом она вновь взглянула на чернокожее лицо, покоящееся на белой больничной подушке, на ряды таких же черных лиц, спящих в палате, подумала о сестрах-африканках в их голубых рясах и поняла, что за свой короткий визит в миссию не увидела там ни одного белого лица.

И Дебора подумала, что чернокожий Иисус был здесь, как нигде больше, на месте.

Когда она вернулась в отель, дождь уже прекратился. Она с удивлением увидела, что Джонатан собирается уезжать.