Миражи

Юлька почти не прислушивалась к кому, что говорила Шурка. Безусловно, она ни за что не решилась бы отправиться в имение глубокой ночью одна. Не потому, что верила в приведения, просто в пустующем огромном доме, флигелях и хозяйственных постройках мало ли кого можно встретить. Место ведь уединенное и заброшенное. От главной трассы, сквозь березовые рощи и луга, к имению вела разбитая дорога, которую много лет не ремонтировали. Дорога эта упиралась в небольшой пропускной пункт, за которым была старая автостоянка, за ней и начиналась территория усадьбы. От нее к главной аллее петляла тропинка, а по аллее до массивных железных ворот, запертых на большой амбарный замок, идти было с добрый километр, а то и больше. За оградой начинался приусадебный парк, который окаймлял все усадебные постройки. Во многих местах в ограде имелись прорехи, да и навесной замок не останавливал любителей старины. До войны этот дом и флигели, после того как НКВД все же отобрало усадьбу у Четвертинских, а самих хозяев, заподозрив в шпионаже, приговорило к расстрелу, приспособили для элитного отдыха работников комиссариата и их семей. Во время войны здесь попеременно был то советский, то немецкий госпиталь. Именно поэтому усадьба почти не пострадала. А после войны в здании размещались школа и интернат для детей, которые приезжали учиться из других деревень и не имели возможности ездить домой каждый день. Потом местное правление и контора. Только в начале восьмидесятых их перенесли в деревню. Год или два здесь еще пытались устроить общежитие для приезжих, но и его скоро закрыли. Вот тогда-то и появился тот человек, Сергей Четвертинский.

Местные жители старались держаться от усадьбы подальше. Ничего мало-мальски ценного в Сиренево давно не осталось. Но Юльку Шарапову почему-то тянуло сюда. Ей, наверное, как и всем детям в деревне, запрещалось переходить через плотину и подниматься к имению. Только других детей усадьба не интересовала, а она была здесь не единожды. Да, боялась, никогда не подходила близко, смотрела из-под горы, из-за деревьев, а сердце сжималось от жалости к этому красивому, брошенному дому, который разрушался и ветшал на глазах. Одиночество жило в нем. Одиночество и какое-то странное отторжение от всех, даже от собственной семьи, жившее в Юльке, роднило их. И не раз именно здесь, притаившись на поросших мхом ступеньках, ведущих от реки к ротонде, Юлька не стеснялась слез, которые дома прятала за беззаботной ослепительной улыбкой. Наверное, это могло показаться странным, да это и было странным, но девушка чувствовала к этому дому близость, которую невозможно было объяснить.

О том, что она сюда ходит, не знали даже близкие подруги. Но сейчас, именно благодаря их присутствию, у нее появилась возможность подняться выше ротонд и пруда, ступить за полукруглую балюстраду, огораживающую партер, и коснуться, наконец, этих стен и колонн.

Они поднялись по тропинке, обогнув пруд и заваленный мусором грот, где когда-то бил родник. И вышли к одному из двух флигелей, построенных по обе стороны от главного дома. Не отрывая взгляда от старинного особняка, Юлька шагнула вперед и вышла из тени флигеля, оказавшись около круглого партера, заросшего лесными фиалками и молодыми сосенками. Вероятно, алкоголь повысил уровень адреналина, потому что страха она не чувствовала.

Шурка Калинина вцепилась в ее руку и потянула обратно, но девушка не сдвинулась с места. Словно завороженная, она стояла и смотрела на открывшуюся перед ней картину. Темнота скрывала ветхость и разрушения, и красивый дом, построенный в неоклассическом стиле, светлой громадой возвышался на фоне звездного неба. Он давно был пустым, разоренным и заброшенным, но это не уменьшало его величия.

Юля сделала еще шаг.

Подружки, столпившись у нее за спиной и испуганно прижимаясь друг к дружке, следовали по пятам, не отставая ни на шаг.

Кругом стояла полная тишина. Поэтому даже стук сердец в груди отдавался оглушительным грохотом в ушах.

Какой бы бесстрашной не казалась Юлька, но и она не смела, приблизиться вплотную к дому. Держась ближе к балюстраде, она обходила партер, двигаясь от одного флигеля к другому.

Ничего не происходило вокруг. И вдруг в высоких окнах зимнего сада, пристроенного к левой стороне дома, вспыхнул огонек. Это было столь неожиданным и таким невероятным, что девушки не сразу поверили своим глазам, а между тем огонек не гас, мерцая в темноте.

Сначала Юля решила, что ей померещилось, но по тому, как вцепились в нее девчонки, поняла, галлюцинаций и всех четверых не может быть.

— Мамочки! — прошептала еле слышно у нее за спиной Шурка.

— Мамочки! — что есть мочи заорала на весь лес Катька и бросилась бежать.

Наташка, Шурка и Юля, конечно же, понеслись вслед за ней. Но, убегая, Юлька не смогла удержаться и оглянулась: огонек по-прежнему мерцал в ночи, но теперь он двигался, будто был в чьих-то руках. Девушка не заорала, крик ужаса застрял в горле. Но она в два счета обогнала подруг и, не разбирая дороги, понеслась вперед.