Миражи искусства

И это сообщал мне подлец, травивший художника! Даже при том, что вести он передавал самые угрюмые и за них полагалось бы не иначе как благодарить, я не мог побороть успевшей устояться во мне глубокой и жёсткой ненависти к нему. Тут, помню, я сразу же подумал, что в дело с обработкой Веналия вполне могли быть искусственно втянуты и невольные свидетели, другие заготовщики, о чём уже приходилось говорить выше. Как и чрезмерное растягивание сроков преследований, это прямо вытекало из применявшейся тогда методики энкавэдэшного дознания. И человек, которого я теперь видел перед собой и слушал, не зная, насколько стоило доверять ему, также, вероятно, пособничал этому.

Мы замолчали. Я собрался отойти от него.

– И мне досталось, – совершенно неожиданно обронил бригадир. – Не донёс. Чуть не упекли.

Я выпучил глаза:

– А что нужно было донести?

– Сам не знаю. Может, про крестик. Его звеньевой нашёл в траве, да и не он один искал, помогали ему. Звеньевой опять нацепил его себе на шею. Об остальном не ведаю. Вот Бобырь, тот уж, наверное, точно знал, про что доносить.

– Это кто?

– Который показывал.

– Парторг?

– Ну да.

– А разве находилось что ещё?

– Простачок! Мало карикатуры да крестика! Да если бы что ещё, одно бы только и досталось художнику, – пуля…

Тайна о пистолете никуда не вышла! Я возвращался в самого себя, успокаивался. К бригадиру теперь я готов был относиться по-другому, сочувствующе. Наверное для него только что им высказанное могло многое значить. Вроде раскаяния…

– Ещё вот… – бросил он, не договаривая.

Я напрягся.

– Ты запомнил тех, на конях?

– Не очень. Одинаковые оба, в форме.

– То-то и оно, в форме.

– А – что?

– Один был вроде как мне сродственник. Племянницы муж.

– Не он меня отхлестал? Который с собакой…

– Он и есть. И Веналия он же допрашивал. И меня… Руки, стервец, прикладывал…

– Да к вам-то – как же?..

– Ну – выпадало ему…

– А потом?

– Нашли убитым. Говорили, сам, и своим же стволом, а так ли, никто не знает…

Я озадаченно уставился на бригадира.

Мстительное чувство к моему истязателю-собачнику, нагло выставлявшему напоказ свою холопскую вседозволенность, нисколько не затронуло меня. И как тут надо было реагировать, я не знал. По низу лба у моего собеседника, от надбровья в сторону левого уха тянулась грубая изогнутая полоса ещё не потерявшего красноты шрама, едва прикрытого волосами в надвисочной части, у обода кепи. Раньше такой отметины я на нём не видел. «Пожалуй, он ничего не соврал», – подумалось мне.

Бригадир слегка смялся, видимо, отлично понимая, что зашёл в разговоре со мною так излишне далеко, чтобы только выговориться.

– Ладно, – произнёс он, нервно растаптывая только ещё наполовину искуренную самокрутку и внимательно взглянув на меня. – Пора мне…– И отошёл прочь.

И тогда и позже я продолжал особо размышлять о пистолете. Он вряд ли был нужен самому Веналию. Бежать, прихватив его? Но куда?

В той стороне горизонта, куда обычно он отрешённо вглядывался, отдыхая на остриженной кочке, и куда по его просьбе с выбранного им небольшого уступа на склоне, как позирующий во время плэнера, должен был неотрывно смотреть и я, невидимой оставалась могучая быстрая и широченная река, а за нею – чуждая, косоглазая страна, побеждённая ещё одной косоглазой, готовившейся напасть на нашу. Искать там лучшего жребия не имело никакого смысла. Да и как преодолеть пограничный заслон?

Оружие предназначалось Фёдору – в этом я уже не сомневался. А вот – для чего, так и осталось для меня неизвестным. Тот употребил бы его, скорее, в случайной и бесполезной перестрелке с опричниками или вообще во зло кому-нибудь невинному – как грабитель. Мог, если бы пришлось, и с собой покончить, чтобы прервать лагерную муку.

Брат же, если он готовился передать оружие, исходил, может быть, из своего опыта. Какого? Ведь ему как-то же удалось заиметь паспорт с чужой фамилией, жить с ним и оставаться неразоблачённым. И пистолет он мог заиметь в то же самое время – очень, наверное, давно.

Также становилось ясно, что он не расстался с ним…

Не исключаю и варианта, когда я бы застал Веналия на выкосе сразу, в тот день, когда Фёдора задержали в селе. Похоже, Фёдор знал маршрут, как ему надо дойти до брата, найти его. В свою очередь и Веналий также был, видимо, осведомлён о побеге. Как уже было сказано, вопреки жесточайшей слежке существовали ведь глубоко подспудные каналы перемещения такой информации.

Коногон мог рассчитывать на благоприятные условия для прихода беглеца. Но при той развязке, когда бамовец потерял все свои шансы и сдался, моя встреча с Веналием уже толкала бы его, Веналия, действовать, хотя бы и с величайшим риском: ночью скрытно отправиться в село и попытаться, применив оружие, снять охрану Фёдора. Непредвиденный служебный отсыл коногона из лагеря заготовщиков на станцию убивал и этот сумбурный вариант.

Я теперь понимаю, что Веналию всё-таки выпало сбить меня с толку. Тот Прохоров, которого отозвали на шахту, – Кондрат ли он? Да и состоял ли он в бригаде? Ни я, ни художник, когда мы говорили о нём, по имени его не назвали ни разу.