Миражи счастья в маленьком городе

Павлик и Рольд убежали вперед, Марина поспешила следом и нашла их у живой стены каменного дуба. Его древесина вдвое тяжелее воды: если отломить веточку и пустить в лужу, она не поплывет, а потонет – они так в детстве экспериментировали.

Павлик сидел на траве с каким-то незнакомцем и слушал его, раскрыв рот. Красавец дог лежал рядом, и рот его тоже был раскрыт, а язык высунут. Марина тихо подошла. Незнакомец был примерно ее лет, и физиономия малыша выражала удовольствие: взрослый парень разговаривает с ним на равных.

Речь шла о путешествиях, о курганах на юге России, каких-то пещерах, водопадах. Стало ясно, что курорты, куда они обычно ездят, – до невозможности банальный вариант с тупым лежанием на пляже. И что, кроме пляжа, Марина ничего и не видела.

Ей начинал нравиться голос незнакомца. Она мысленно сказала: «Да повернись же! Мне надоело разглядывать тебя со спины». Действительно, сколько можно стоять в стороне и прислушиваться. Но как подойти? Это оказалось неожиданно сложным. И вот она сделала несколько шагов. Но Павлик не заметил сестру. Рольд даже не пошевелился! Незнакомец едва повернулся – на Марину взглянули ярко-синие глаза из-под шапки черных волос, – и ни лицо его, ни голос не изменились.

Марину словно окатило ледяной волной. Она скомандовала:

– Павлик, пойдем.

Пусть сам себе рассказывает свои истории. Но незнакомец оборвал себя на полуслове и ушел первым. Братик издал огорченный вопль:

– Ты все испортила! – А потом задумался, поднял серьезные глаза и спросил: – А почему он в тебя не влюбился?

Мы тебя любим

Подскакивая и сверкая на солнце, по лестнице катился перстень. На голубом прозрачном камне была вырезана летящая цапля. Внизу плескалось море, пустынное и дикое. Перстень подскочил еще раз… и голубая цапля взвилась в небо. Волна плеснула на ступеньку… Возвратившаяся птица кружилась над морем. Долго повторялся печальный плеск.

Вот это сон, подумала Марина, приходя в себя. Надо сбегать к Доре, она умеет разгадывать сны.

Дора не появлялась всю неделю. Отец отмахивался:

– Наверно, занята в больнице. Опять, поди, в две смены нагрузили.

Марина пыталась растолковать, что дело в Еве, что Дора из-за нее не приходит и, может, никогда больше не придет, но папа начал раздражаться.

– Я уже все сказал! Они останутся здесь, пока у Евы все не устроится.

Марина решительно отправилась к Доре.

– Как родители? – прокудахтали Петровна и Глебовна. – Как сестрица?

– Какая она мне сестрица, – дрогнувшим от возмущения голосом ответила Марина, постучалась и громко позвала: – Дора, ты не на работе? Пойдем к нам, я хотела тебе сон рассказать. – И еще громче, на всю улицу: – Пойдем-пойдем! Ты нам очень нужна! Ты не домработница, мы тебя любим! Это все знают! Отец собирался сам зайти, просто не успел. С гостями столько мороки.

– Долго прогостят-то они? – выглянула Дора.

– Отца не поймешь, – сказала Марина, понижая голос. – Будто бы пока у Евы все не устроится, а что это значит – я не поняла. На работу, что ли, она должна устроиться? Так она ее не ищет, сидит целыми днями и ничего не делает, больная какая-то. Папа говорит: устала от жизни… Я ее даже сначала боялась. А потом ничего, перестала, она же тихо сидит. А вот Кларисса эта, идиотка! Я папе рассказываю, как она хозяйку из себя корчит, как в школе врет, что она моя сестра, а он смеется: детский сад – штаны на лямках.

– Пал Палыч всегда веселый, – с простодушной улыбкой проговорила Дора, представлявшая себе всю эту сцену в лицах – таких родных и таких любимых.

Пора перебираться

Жанна выглядывала в окно.

– И где наш стихоплет? Чего он собирался сообщить?

– Что его стихи печатают в «Белогорских вестях», – ответил Рафаэль. Он был настроен воинственно, по лестнице взбежал вприпрыжку и остановился посередине Марининой комнаты. – Так ведь нет – не печатают.

Жанна фыркнула. Рафаэль притопнул.

– Да я ходил к ним только ради смеха!

– Потому же тебя и впустили туда, – ввернула Жанна.

– Они печатают такую ерунду, что я решил – пусть поглядят на настоящие стихи!

– Святая простота. – Артур давился от хохота.

Жанна уселась на подоконник. Опять тут эти первоцветы! Фиолетовые подснежники растут повсюду, а эти, белые, шелковистые – только на том берегу озера. Кто это делает такие концы ради цветочков? Жанна взглянула на Рафаэля – один уголок ее рта сохранял спокойствие, но другой пополз в неудержимую улыбку. Артур? Книжный червяк. Рудик? Такой пойдет за тридевять земель. Но ведь до этого еще додуматься надо…

А Рафаэль уже развалился в любимом кресле и машинально разглядывал картину на стене: дорога никуда и ниоткуда, туманный горизонт, одинокий домик. Как раз для такой тонкой натуры, как Марина. Девушка, живущая в этой картине, непременно должна быть грустной, незаметной и уметь разговаривать с листиками и птичками…