МирЭМ

– Инсульт, разрыв сосудов может произойти где угодно, и то, что с вашим сыном произошел инсульт около ямы, это просто совпадение! Надеюсь, вы исчерпывающе меня услышали, – заглядывал он в недоверчивые, горестно-допытывающие глаза старой женщины пепельного цвета, устав ей разъяснять.

– Здесь некого винить, смерть ненасильственная, кроме как годами неправильный образ жизни! – опережал ее врач, в белом халате, читая ее назойливые мысли. – Держите ваше заключение, всего вам хорошего! – отвернулся он от бестолковой женщины, напрасно ищущей виноватого в смерти сына.

Похоронами занималась свекровь, помогал ей ее родственник, крепкий мужичок, седовласый, коренастый, с которым Маруся встречалась однажды на своей свадьбе с Владом. Агафья Алексеевна с глазами красно-плакучими, впалыми, говорила со всеми еле слышно, шепча постоянно. На Марусю смотрела несдержанно – злобно, укорительно, не веря врачебному заключению. А рядом одна Яна, потому что, Аринка осталась смотреть за детьми.

Оборотившись домой под густо-темный вечер, их встретила старшая дочь. Глядя на убитую мать, она предложила ей выпить чаю. Беззаботная Янка, с восковым, безразличным лицом от чая отказалась. На кладбище она не ходила, отсиделась с пожилыми родственниками у бабушки в избе, подслушивая их разговоры. «Молодой какой был, в рассвете сил», – болтали они, «оборвалась жизнь скоропостижно», – «дети сиротками остались», произносили жалостно. Янка же, не придавая значения похоронам, думала лишь поскорее вернуться и завалиться с маминым телефоном в кровать, играть до умопомрачения. Не до потерь ей было, не до взрослых, да и отца она недолюбливала при жизни.

Утро раскачивалось долго, текло вяло, и лишь к обеду зажглось белой пеленой. С улицы доносился гул трактора, очищающего поселковые дороги от навалившегося за ночь снега и стук лопат.

Маруся проснулась и подняв веки, сообразила, что находится в детской комнате. «Где же ее дети?» – озадачилась она. Лицо немного бледноватое, но уже с приятным румянцем. Глаза смиренные, наполненные добрыми надеждами.

Дверь скрипнула, вошла Арина, держащая на руках Сему:

– А вот и наша мамочка проснулась! – воскликнула старшая дочь, говоря об этом Семочке. Они присели напротив Сониной кровати. – Утром мы ели кашу, и почему-то у нас в доме перестала идти вода. Я набрала из бани, нагрела и искупала детей, – сообщала Арина, улыбаясь ярко.

Маруся присела на кровати и Семка тут-же пересел к ней на колени. К детям присоединилась Янка, какая-то важная и счастливая. Наверное, от того, что так долго не ходит в школу и никто ей не мешает играть на телефоне.

– А Соня где? – спохватилась Маруся.

За дверью послышался стук каблуков:

– К нам кто-то пришел? – спросила она у детей, и все прислушались, затаившись…

– Тук, тук, тук, – неумело стучал кто-то каблуками, приближаясь к ним. Дверь медленно качнулась, и с порога шагнула Сонечка. В длинном платье 60 – х годов, обернутая в меха, прикрытая летней соломенной шляпой. Соня демонстративно зашла в комнату и застыла, изображая возвышенную статную даму. Красная помада, начиналась от подбородка и заканчивалась у переносицы:

– Ну как я вам? – подчеркнуто спросила она писклявым голоском.

Все засмеялись, покатываясь от смеха и хватаясь за животы:

– Ну Соня, ну актриса!

– Идите все ко мне, мои любимые, обнимемся! Я вас так люблю! Все дети прижались к Марусе, в одном большом объятии.

Нескончаемая любовь к детям, самая неподдельная и неопровержимая всегда в настоящем, всегда с ней, а остальное развеялось, улетучилось и осталось где-то в прошлом. Маруся окончательно отрезвела от любовного опьянения и имя Женя, не сотрясало в ней никаких прежних чувств.

69

С каждым днем у Марты все больше и больше развивалась клаустрофобия. Квартира покушалась на нее. Художники, во главе жены Трофима Артемовича, бесплотные, хромоногие нечисти слонялись по квартире ночами, гремели чем-то, ржали неуместно. Из-за закрытой двери, в ее маленькой пальни до ее слуха доносились тяжелые, шоркающие шаги. Они устраивали заговор против нее, желая изжить ее с белого света. А Марта в отместку перестала сметать с них пыль.

К утру подоспел вопрос, «может с нее хватит!?» Чего она терпит? Надо собрать скудные пожитки, и пока не поздно, бежать из этой проклятой квартиры, где даже хозяин не появляется.

В прихожей, она долго собиралась. Сапоги, пальто, шарф, шляпа, сумка с документами. Навязчивая и спасительная мысль мучительно зудела в ее голове: – «сразу на вокзал, немедленно вернуться к Денису и Маруське». Возобладав решимостью вырваться на волю, к горлу подступила жженная тошнота. Отодвинув щеколду, она опустила дверную ручку:

– Давай родненькая, я ухожу! – лег ее голос скромно, – и? – вымученно посмотрели ее глаза на дверь.

Английский замок заклинило.

– И-и-и-и-и? Что в самом деле, открывайся давай?! – потребовала она, зыкнув.

Налегая на ручку со всей силой, она сорвалась интонацией:

– Да, что ты творишь, чудовище!!! Я домой хочу к Денису! Пусти меня!