Мириад островов. Строптивицы (СИ)

После одной из таких ночёвок девицы смеха ради уселись напротив одна другой, колено к колену — посмотреть, как поступят их наречённые. Однако близкого соседства не выторговали: юноши просто повторили ход, а к тому же загромоздили межеумочное пространство вещами — получилась как бы невысокая перегородка. И вовсю пытались не глядеть в сторону противоположного пола.

Гладкое сменилось тряским, влажная весна — сухим, как кремень, летом, а за скалистыми холмами как-то незаметно возвысились горы. Рыдван раскачивало на осях, девушки цеплялись за потолок и стены, юноши тихо ругались сквозь зубы, чайная посуда и ночные вазы то и дело норовили расплескать содержимое.

— Верхом было бы приятнее, — однажды сказала Олли. — Правда, Барб?

— Вы умеете, сэния? — неожиданно для неё вмешался Армин.

— Ну как тебе сказать, — объяснила она. — На этих слонопотамах да в дамском седле — вряд ли у нас что-то путное получится. Но на Чумном Острове, бывало, мулагров подсёдлывали, а это куда как похлеще. Ещё у мамы чистокровный жеребец был, ему нарочно родовитых подруг с континента выписывали. Но дети шли не под седло, а для торговли.

— Хороши были, наверное, жеребчики и кобылки, — заинтересованно спросил Сента. — Я бы не продавал, пожалуй. Ваша семья были зажиточна, разве не так?

— Золото-серебро у нас водилось, и верно, — объяснила рассудительная Барб. — Одним рейсом увозили раритеты и всякие домашние поделки, рукописи там, самоцветное низанье, другим привозили монету. Но зачем корабли пустяками грузить? Торговать не с кем, одно семейство всю округу держит. Нам были нужны вещи.

— Ну а себе оставить?

— Оставляли, конечно, — кивнула Олли. — Старине Сардеру уже под два десятка, карьером не пустишь. Молодая смена требуется. Для радости — но и для красы тоже. И ради пользы. Пустишь такого на корде вокруг посадок — вся вредная мелкота, полёвки там, землеройки — из-под копыт прямо шарахается!

— Как цепную собаку, что ли? — рассмеялся Армин.

— Пса или волка не дело привязывать, — авторитетно объяснила Барбара. — Сердитей становятся, а оборонять могут куда меньшую площадь.

— Волки? Это как же?

— Если кормить волчьего щенка грудью или хотя бы к своей груди соску с молоком прикладывать. Мама Орри говорит — старый готийский обычай.

Юнцы только головами качали…

Это был интересный момент для всех четверых путешественников. Но дальше снова началась рутина: в дороге для любого день идёт за два, а юных дворянчиков, тем более, уже третий раз тягали оттуда-сюда и обратно.

Но вот, наконец, ближе к полудню передовой охранник — он был из местных — свернул назад и сказал, наклонясь к окошку:

— В виду кастель Шарменуаз-а-Октомбер, милорды и высокие сэнии.

— Как Игрица, разлилась от дождей? — спросил Армин.

— Не буйствует, мэсы маркизы. Но сам я не переправлялся.

Через некоторое время карета свернула к берегу речки, бултыхнулась с обрыва и покатилась по береговой гальке, разбрызгивая её в стороны, а потом решительно влезла в мокрое и бурное по ступицу.

Волны, вызванные движением, крепко поддавали в кузов, иная заплёскивала внутрь, но сёстры молчаливо постановили между собой не визжать.

Наконец, кони выкарабкались на другой берег, чуть более пологий. Здесь начиналась тропа — явно не езженная, а хоженая, однако довольно торная. Вся она умещалась между колёс: всадники перестроились цепью и рысили позади.

Смысл последнего прояснился, когда через некое время пассажиров учтиво попросили вылезти наружу и вместе со всеми подставить плечо под дверцы и колёса: тропа резко пошла ввысь.

— Эх, дубина моя, ухнем… — фальшиво пропела Олавирхо. — Штанцы жалко — удобные, а стираются плоховато.

Уперлась спиной в кузов и попятилась. Кони послушно потянули лямку. Экипаж тронулся, у Армина конкретно отвалилась челюсть.

— Долго ещё работать? — с задышкой проговорила его невеста. — Пока кураж не ушёл, я могу, но через пол-фарсаха явно сдохну.

— А ну перестань, — сказала её сестра. — Отойди, кому говорю. Простонародья и так много, а тебе вдруг да в самом деле рожать придётся.

И Армину:

— Ты что ли, не знал, маркиз, кого берёшь? Олли не просто полукровка ба-инхсани, а помесь из самых драгоценных.

Девушка невольно повторила слова, какие говорились мамой Орри о папе Рауди и предназначались маме Галине.

А чуть позже все разговоры стали неактуальными, потому что все — и люди, и лошади — встали и разом глянули вверх.

Они находились у подножия огромного утёса, похожего на монумент. Река, в среднем течении буйная, резала скалу пополам и с гулом ударялась в гранитные берега ущелья. Наверху высилась цитадель — две одинаковых восьмигранных башни из того же серого камня, что и скалы. Обе части крепости соединялись мостом-перемычкой, в полутьме похожим на яркую белую нить.

— Оль, красота какая. Цельнокаменная. Видишь? — прошептала Барбара.

— Вижу. А что именно — о том как-нибудь погодя доложусь, — так же тихо ответила сестра.