Мириад островов

— Нет, там пыльно. И вот ещё: я должен удалиться к себе.

— Я тоже пойду, — проговорил Орихалхо с не очень понятной настойчивостью. — Если ты, милостивая сэнья, отпустишь.

— Я тебя не неволю. И потом… Мать приоресса обещала вооружить меня мотыгой и выпустить в поля, ведь правда?

Он переглянулся с монахиней и как-то быстро исчез — раньше, чем Барбе успел откланяться.

Мотыга обладала узким массивным навершием — с одной стороны хорошо заточенное лезвие со скосом шириной в сантиметр-полтора, с другой — шип. Скорее кирка для глинистых и известковых пород. Рукоять была короткой и хватко ложилась в руку.

— Мать Кастро, — удивилась Галина, получив в руку грозное орудие, — это же кирка скорее.

— А ты, моя сэниа, не думай, что здешняя земля по причине одной натуры пухом легла. Пачкаться тебе не след, но бери на плечо, привыкай к тяжести.

И повела за стены, на противоположную сторону.

Здесь уже не было ухоженных полей. Людей тоже. Редкие стада коз, что казались полудикими, паслись среди нагих скал, торчащих из зарослей тёрна и сизого вереска. Пахло мёдом и солью. Кричали птицы. От воды налетал, трубно гудел ветер. И море билось в отвесные берега фиордов.

— Подойди ближе к краю и глянь, — почти приказала мать Кастро.

«Я вооружена. Да. Паранойя, тьфу на неё».

Вниз прямо от ног шла узкая тропа, вливаясь в гальку небольшой уютной бухты. Море стояло здесь тихо, вода была прозрачна настолько, что крошечные прибрежные островки, обычные для шхер, были видны до самого океанского дна. Ближе к горизонту, на вольной воде, играли и кувыркались тёмно-глянцевые тела, до странности узкие.

— Дельфины? Здесь, в холодных водах?

— Ба-фархи. Они крупнее ваших афали и куда умнее. Иного цвета. Знаешь, почему кажутся так стройны? Брюхо белое, с водой сливается. Ручные — позволяют надевать на себя сбрую и садиться верхом.

— Вспомнила. Ба-нэсхин принца Моргэйна ведь привели целый отряд таких?

— У тебя избирательная память, сэниа.

Голос приорессы стал так же твёрд, как произношение. «Скоро я перестану откликаться на свой титул», — подумала Галина. — Какая из меня тут госпожа…

Они неторопливо шли по краю обрыва. Временами монахиня подбирала из жёсткой травы камень или раковину, называла незнакомыми Галине именами. Геология здесь не всегда пересекалась с той, что была в рутенских учебниках. Сама Галина изредка ковыряла неподатливый грунт остриём — разглядывала что попадётся.

— Мы все в том заливе купаемся, когда штиль, — продолжала мать Кастро. — Утром или вечером. Завтра, при людях, можешь и ты попробовать, хотя наши морские лошадки в любой час готовы уберечь.

— Я и одна не боюсь.

— Думаю, что так и есть, — аббатиса оценивающе провела взглядом по её телу. — Но сегодня — не наше время. Погляди прямо вниз, если не боишься, что закружится голова.

Там, рядом с островками, вода кипела в узких протоках. Из-под как бы стрижиных нор под самым обрывом вышли узкие лодчонки, похожие на лист тростника, поплыли к островкам.

— Первое кольцо наших стражей, — объяснила мать Каллиме. — Ба-фархи — второе. Видишь, почему нам не так уж нам нужна ограда со стороны моря? Сегодня ба-нэсхин радуются тому, что их племени прибыло.

И махнула рукой в сторону.

Галина повернула туда голову — и вдруг увидела Орихалхо.

Он стоял метрах в двадцати-тридцати от них, на самой кромке пропасти, по-видимому, только что выйдя из воды и нарядившись в чистое. В одной долгой рубахе ярко-синего цвета, облепившей влажное от купанья тело — крошечные груди, стройные бёдра, крепкие, как двойной орешек, ягодицы, плоский живот, — и с распущенными волосами, что струились по ветру наподобие тёмного знамени. Лицо, еле видное в профиль, было как у статуи на носу корабля — задумчивое, торжественное, выточенное из прекрасного материала.

— Ищет себе благословения. Уступила уговорам.

— Матушка, ты о ком?

— Барбе с самого начала хотел встать с твоим воином в пару, — ответила та. — Даже если бы не нашли лютни или чего подобного. Я дала согласие.

— У Орри есть голос?

— Отчего ж нет? Да и неважно. Барбе нынче удержит и сплетёт любую мелодию.

Уйдя к себе, Галина торопливо обтёрлась — на коже, казалось, остался налёт едкой пыли — и переоделась. Не в тунику с шарфом — в нечто без таких претензий. Широкая, кремового оттенка, рубашка до бёдер поверх юбки, стальной пояс в тонкой золотой оковке вокруг каждого звена. Барбе вроде бы пояс понравился, коли уж тогда перед баней принёс.

Капитул собрался уж весь, невзирая на то, что солнце ещё стояло над горизонтом. Сидели вдоль всех стен на скамьях, в три ряда. Аббатиса уже тут, отметила Галина, моя патронесса тоже. Гостью пустили вперёд.

Музыкант, слегка принаряженный и свежевыбритый, склонился над своей драгоценностью, перебирал ногтевыми напёрстками лады. Улыбнулся, поманил к себе Орри. Тот так и остался в безрукавной рубахе голубого холста, но застегнул поверх неё воротник-ожерелье: лазурит, серебро, кораллы от основания стройной шеи до округлого плеча. И кинжал в ножнах на цепочке — тоже как часть украшений.