Мириад островов

— И тогда на любом послушании ставится крест.

— Вовсе нет. Оно в том, что ты принимаешь последствия своих поступков. Когда кончается время учения, ты больше не труп в руках обмывальщика, но своевольно мыслящая особь. Но к тому же ты клятвенный член братства. Общности, в которой все связаны с тобой незримыми путами и ты также связан с ними. Ты можешь отойти — но возвращение неизбежно. Причём на условиях, которые предписаны отщепенцу заранее.

— Сурово.

— Всегда можно решиться и бесповоротно стать изгоем. Уйти с континента или архипелага на свой собственный малый островок. Вот, впал я, как ручей в реку, в некую философичность.

— Тогда мы с Орихалхо тебя навещать будем на этом многоводном островке. Обещаю.

— Взаимно, — улыбнулся Барбе.

Как ни удивительно, эта беседа позволила обоим изменить нечто внутри себя, как бы вытолкнуть наружу — причём кардинально. И с той поры выздоровление словно переступило некий порог — обрушилось на них буквально шквалом. Не прошло буквально и дня, как Барбе «отпустило», и к мышцам вмиг вернулась прежняя гибкость, к осанке — стройность. Рубцы на спине Галины уже не прощупывались, хотя слегка почёсывались и саднили. До пятен на талии она по-прежнему стеснялась дотрагиваться. А зеркал в палате и даже в коридоре госпиталя не было: орденские братья отнюдь не поощряли тщеславия.

«Будь мой кинжальчик стальным и полированным — можно было бы в него поглядеться уголком глаза. Но к чему? Лишь красоту лица проявит», — смеялась про себя Галина. Она никогда не считала себя особо привлекательной: таких девушек, бледненьких, русоволосых и сероглазых, приходится сотня на дюжину.

Как только засобирался на волю Барбе, и ей самой захотелось дохнуть свежего воздуха не через фортку. (Не буквально: вентиляция в палате была чисто дверного типа.) Как оказалось, заточила она себя почти что добровольно: больница находилась на первом этаже и уж во внутренний дворик между корпусами всегда было можно выползти.

А теперь там теснились и перекликались всадники: все молодые, чисто наряженные и очень мало похожие на клириков. Скорее на смуглых и белозубых морян-полукровок.

Её будущая свита. Или конвой.

— Как скоро меня отправят? — спросила Галина у Орри. — Ведь ты в курсе всего, правда?

— Да как решишь, думаю, так сразу.

— Завтра утром. Пойдёт?

«Мы с Барбе только и оглядываемся друг на друга, играем в деликатность. И никто из обоих не решается переступить порог. Сделать первый шаг в сторону. Да и братья Езу тоже».

Ещё до восхода солнца они с Барбе сдёрнули с подушек и матрасов тряпьё, бросили в два отдельных мешка и скатали матрасы в валик. Езуит довольно-таки сухо попрощался и ушёл, унося с собой мешки. Галина была бы рада чуть всплакнуть, но тут явилась Орихалхо с ворохом одежды, бросила на полупустую кровать и начала раскладывать перед глазами подруги.

Не женское, но и не мужское. Юфтевые полусапожки на невысоком каблуке. Суконные шаровары на двойном кручёном гайтане, приталенный казакин с пышным рукавом, рубаха с оборками по вороту — всё различных оттенков бурого, прошито для красы и прочности серебряной нитью. Вместо бандье и келота — нечто типа рутенского бодииз эластичной шёлковой пряжи и очень мягкий хлопковый пояс с чем-то вроде липучки-«репейника» сбоку. Снова, небось, чужие технологии.

— Вот этих штуковин, — Орри указала на пояс, — пошита ровно дюжина. На Западе живут от недели к неделе, в Сконде одна декада сменяется другой декадой. Не сбейся со счёту: менять подкладки под талью нужно каждый день, потом снова по кругу, и они будут очень жирные от мазей. Не настираешься, если брать поодиночке. Саму талью можно проводить хоть в тёплой воде без мыла, хоть в ледяной. О прочем можешь пока не заботиться.

Галина не без удовольствия нарядилась, пригладила себя обеими руками по бёдрам:

— Ну и как: мне к лицу?

— Такое всем личит и всем по фигуре, кроме горбунов, не беспокойся.

Да уж, и пофлиртовать с подругой не удастся, подумала Галина. Потом фыркнула, догадавшись:

— А кушак для басселарда почему не выложила?

Тогда Орри молча приняла в руку протянутый ей нефритовый кинжал в ножнах, подвесила к широкому поясу из коричневой замши, что появился будто ниоткуда, и застегнула его вокруг талии рутенки.

Почти что обручение.

И, ну разумеется, Галине уже подседлали Сардера, который — тоже разумеется — находился в добром здравии, не подхватил ни сапа, ни мыта, ни зарубок с засечками. И в предельно хорошем настроении, потому что слегка застоялся.