Мирянин

Юрасик мычал и дрыгал ногой, норовя даже спросонья лягнуть меня в живот. Пока Тошка не стянул его за пояс от широких, длиной по колено плавок прямо на пляжный настил. Юрасик плюхнулся толстой задницей, замычал еще невразумительней, однако приоткрыл глаза.

– Надо его полить водой и потом дать попить, – сказала это Олеська. Она стояла сразу за широкой спиной Ливадина, кроткая и убитая, как невинный ангел, видимо, Тошка успел-таки с ней крепко поговорить. Но предложение ее было единственно здравым.

Талдыкина откачали уже через десять минут. Я лил на него минеральную водичку из пластиковой бутылки сверху, а Тошка насильственным образом поил томатным соком, разведенным перечным соусом. Пока Талдыкин не начал соображать.

– Вы чо… блин, – как всегда оказались его первые слова. А дальше без перевода. Хотя именно эту последнюю часть талдыкинской речи иностранные старушки прослушали с особенным удовольствием.

Я коротко и не вдаваясь в подробности, которых пока не знал и сам, велел Юрасику собираться и следовать за мной и Фиделем.

– На кичу, что ли? – несколько испуганно и просительно обратился ко мне Талдыкин.

– Вряд ли, – честно ответил я и увлек Юрасика за собой и инспектором.

В машине, четырехместном «Рено», вовсю надрывался кондиционер, и я удрученно понял, что моя мечта о сухих трусах пока остается неосуществленной. Я то и дело ерзал на переднем сиденье рядом с Фиделем, пытаясь пристроиться поудобней, а Юрася, быстро поняв, что везут его не в тюрьму, немедленно развалился сзади и захрапел.

Ехали мы совсем недолго и недалеко, в сторону, противоположную центру, а скоро я понял, что очутились мы опять же рядом с нашим «Савоем», только на диком отрезке муниципального пляжа. За это время Фидель ничего даже не успел толком рассказать, кроме общих фраз, да и был он возбужден иным – городские таксисты не давали дороги, а сигнал среди бела дня инспектор, видимо, включать не захотел. Приходилось жестикулировать и ругаться в приоткрытое окно.

На берегу почти не было людей, только несколько вооруженных полицейских вдоль желтой ленты, какой обычно отделяют место преступления. И вот эта яично-желтая черта тут же открыла мне с очевидной ясностью то, чего не понял еще плетущийся в полусне Юрасик. Я уже знал, что именно увижу на скалах, потому что совсем не так давно уже видел точь-в-точь подобное зрелище, и догадался, отчего Фидель привез только нас двоих.

Она на самом деле была внешне очень красивой девушкой, и ее за одно это и выбирали мужчины типа нашего Юрасика. И потому, что я знал ее раньше, именно красивой, я содрогнулся от жуткого контраста сравнения. Суточное пребывание в воде никакого утопленника не сделает краше, пусть при жизни он был подобен даже ангелу небесному. То, что некогда являло собой загорелую блондинку с нежной, персиковой кожей, теперь с сине-сизым лицом, опутанным вылинявшими волосами, и с мутными, как плевок, расплывшимися глазными яблоками, лежало передо мной. Кое-где виднелось и зеленоватое мясо, наверное, постарались рыбы. Тело, все, как неудачная деревянная копия живого человека, было даже не мертвое, а только вступившее в разложение сырье для природы, оттого что утратило уже величие и холодное достоинство смерти.

За моей спиной, брызгая мне на голые ноги, с шумом блевал Юрасик, тихонько подвывал «и-и-и-и!», а еще бормотал что-то невнятное. Бедняга. Впрочем, тем скорее протрезвеет. Пьяный, он был здесь так же неуместен, как осыпающийся сажей трубочист в родильном покое. Я отошел в сторону, чтобы не запачкаться об него окончательно.

– Луиш, необходимо подписать протокол опознания, – напомнил мне инспектор.

– Да. Да, конечно. Я подтверждаю. Это Виктория Юрьевна Чумаченко. Прибыла с нами из Москвы. Возраст мне неизвестен. Около двадцати лет. – И это было все о ней.

Глава 8 «Бедные» люди

Прежде чем перейти к дальнейшему повествованию, уже с двумя покойниками на руках, я теперь, именно в этом трагичном месте, сделаю небольшой перерыв для следующего лирического отступления. Потому что, если рассказывать по порядку, можно окончательно утопить моих слушателей в хаосе грядущих затем сплошной чередой кошмарных событий. И еще потому, что каждое мое слово имеет непосредственное отношение к делу. Иначе сложно окажется разобраться во всей этой истории и судить о роли, которую я по собственной воле возложил на себя.