Читаем Мирное время полностью

– Да, – Йеннер подошла к ближайшему беспилотнику, дернула пробитую защитную пластину на себя, поморщившись – металл был горячим. – Вы ловите сигнал?

Основной процессор был мертв, разумеется, но маячок и приемник сигналов на таких машинах делали автономными – чтобы можно было потом обнаружить сбитый беспилотник и получить доступ к черному ящику дистанционно.

– Слабо. Можешь его повернуть? Давай сначала в сторону главных доков, где был взрыв.

Йеннер сделала, как он просил.

– Холодно. Похоже твоя подружка уже на станции. Пройдись по кругу, только медленно.

Вернер остановил ее, когда она повернулась в сторону ремонтных техблоков:

– Горячо.

И Йеннер поняла, что Фелиз было нужно:

– Вернер, убирайтесь оттуда.

Связь оборвалась.

***

Запрыгивая в скайлер, Йеннер пыталась понять, откуда Фелиз узнала. Не только о Вернере – как раз о нем мог рассказать и информатор со станции. О транспортном проходе ремонтников, о том, куда направить беспилотников Йеннер на перехват.

Ответ в голову приходил только один – очень неприятный.

У Фелиз был прямой доступ к управлению новой системой безопасности. Ко всей сразу – к камерам, протоколам поведения модулей, частотам маячков и схемам станции. К линиям связи.

И к оружию.

На повороте у ближайшего прохода Йеннер резко ушла вниз, и плазмозаряд прошил воздух в том месте, где секундой назад был скайлер.

Ей повезло, что модуль безопасности в проходе был всего один – так близко к защищенным центральным блокам станции усиливать систему безопасности дополнительно не имело смысла.

Фелиз наверняка об этом знала, намеренно увела Йеннер к беспилотникам, изначально понимая, что они не справятся с боевым симбиотиком.

Фелиз было мало просто убить. Хотя это как раз Йеннер не удивляло. Фелиз ненавидела предателей.

«Она не убьет его сразу, – сказала себе Йеннер. – Так не интересно. Так не весело. Она захочет сделать больнее».

Почти все ее каналы связи отрубились, но еще оставался аварийный механизм оповещения. Фелиз наверняка слушала и его.

– Четыре-шестнадцать вызывает Десятую. Повторяю, четыре-шестнадцать вызывает Десятую.

Голос разнесся по станции, отразился от стен, и Йеннер порадовалась, что успела вовремя отправить персонал в защищенные отсеки. Оставшиеся агенты службы безопасности должны были к ним присоединиться.

По крайней мере, так они меньше рисковали.

– Сестренка, а я все ждала, когда же мы снова пересечемся.

Голос Фелиз возник в эфире внезапно, без оповещения о сеансе связи. И звучал как обычно – немного ломко и протяжно. Когда-то Фелиз получила травму голосовых связок, и восстановительная камера так и не регенерировала их до конца.

– Скоро, – ответила ей Йеннер, переключая схемы в визоре и пытаясь отследить Фелиз хотя бы логически. Найти наиболее оптимальный маршрут до тринадцатого техблока. – Где ты?

– Совсем рядом с твоим берлинцем, сестренка. Скажи, ты всерьез? С федерантом? С врагом? Помнишь, сколько таких мы убили? Здорово было, да?

– Помню.

– Врешь, сестренка. Если бы помнила, не полезла бы плетьми одному из них между ног. Только представь, я пытаюсь узнать, чем там занимается моя драгоценная шестнадцатая, а драгоценная шестнадцатая вовсю ебется с берлинцем. Ты ничего не делаешь наполовину, да, сестренка? Предавать так полностью.

– Вернер гражданский.

Не было смысла в их разговоре, Йеннер не собиралась ничего Фелиз доказывать, ни о чем с ней договариваться. Йеннер собиралась ее убить. Она просто тянула время, тратила его на разговор, выдавая фразы-зацепки, на которые Фелиз могла среагировать.

Фелиз это тоже понимала, но реагировала – значит, чувствовала себя уверенно:

– Ты пытаешься скормить это дерьмо мне, сестренка? Правда? «Гражданские не виноваты»? Кто, по-твоему, платил налоги, чтобы суки в бронекостюмах пришли нас убивать? Или что, твой конкретный кусок мяса лучше остальных? Осуждал войну?

Йеннер было абсолютно все равно, чем Вернер занимался во время Войны Режимов, и платил ли налоги. Осуждал боевые действия или нет. Она не обвиняла его в том, что Федерация сделала с Ламией, и вообще не горела идеей мести.

Йеннер просто хотела жить спокойно на RG-18.

– Он не такой, как остальные.

Она сказала это только, чтобы продолжить разговор с Фелиз.

– Переигрываешь, шестнадцатая. Не надо так. Давай без дерьма.

– Хорошо, – согласилась Йеннер. – Давай. Ты хочешь решить все лично, и Вернер тебе нужен – как способ наказать меня, или как вариант повеселиться. Ты еще не решила. Вернер, конечно, не выбраковка, но и обычные берлинцы достаточно хороши, когда им больно. Я тебя разочарую, как наказание он не годится.

Фелиз улыбалась, Йеннер чувствовала это даже по молчанию на линии связи:

– Да?

– Если ты убьешь его сразу, я буду в ярости. Но мы обе знаем, как работает боль. Чтобы стало по-настоящему больно, нужно, чтобы прошел первичный шок, нужно успеть осознать. Я доберусь до тебя раньше. А там или ты умрешь и не успеешь увидеть, или я умру и не успею пожалеть. Ты знаешь меня, Фелиз. Знаешь, что я приду. А я знаю тебя, и не верю, что ты убьешь Вернера сразу. Тебе это не интересно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза