Мирное время

– Вернер, не жалеете себя, хоть меня пожалейте, – сказала она. – Я не хочу здесь умирать. Если Фелиз нужна фора, пусть у нее будет фора, – она заставила себя говорить мягче, – пожалуйста, просто доверьтесь мне в этом.

Фелиз несколько раз демонстративно хлопнула в ладоши:

– Впечатляет. Я даже знаю, как назвали бы наш фильм, сестренка. «Благородство предательницы». Эй, герой, давай я открою тебе секрет: вот эти штуки, которые растут из сестренки, должны ее защищать. Это такой инстинкт. Так что, кто знает, может быть, она сама тебя убьет, когда ты начнешь ее резать.

Фелиз была права, и симбионт действительно мог выйти из под контроля, но Йеннер почему-то не боялась. Почему-то чувствовала, что справится.

Хотя игра была очень в духе Фелиз – она отлично корежила окружающим психику.

– Все будет в порядке, – сказала Йеннер. – Вернер, делайте, что она говорит. Я справлюсь.

Он вздрогнул, словно она его ударила:

– Я не хочу этого делать.

– Я знаю. Но мы не выбираем, если хотим выжить. Я – хочу.

– Отлично сказано, сестренка, – Фелиз улыбнулась и легко подтолкнула Вернера плетью. – Вперед, герой. Будь мужиком.

Он все-таки подошел, встал напротив Йеннер.

Она потянулась плетью вперед, протянула наконечник имплантата.

– Режьте и ничего не бойтесь. У меня высокий болевой порог.

Когда Вернер взялся за плеть, пальцы у него подрагивали. Йеннер стоило большого труда не дернуться.

– Отлично, герой, – похвалила Фелиз. – Теперь давай немного оголим эту суку. Разрежь униформу на груди, прямо по центру.

Вернер подошел вплотную, неловко взялся за воротник.

Йеннер перехватила руку:

– Подождите.

У нее было не очень много времени, чтобы передать щит – и она только надеялась, что это сработает. Ощущение металлического треугольника в ладони появилось и пропало. Йеннер смотрела Вернеру в лицо и надеялась, что он все поймет правильно. Не выдаст себя перед Фелиз.

Он дернулся, но промолчал.

– Вернер, – Йеннер заставляла голос звучать мягко, словно говорила с ребенком, – соберитесь. Чем точнее вы режете, тем меньше крови я теряю.

Фелиз рассмеялась:

– Да, сестренка, ты в этом настоящий профи. Ты рассказывала своему герою, как мы резали берлинцев? Знаешь, герой, вы, берлинцы, визжите как свиньи, если правильно взяться за дело.

– Мне это нихрена не интересно, – огрызнулся он и все же провел наконечником, разрезая униформу.

– Ниже, герой, ниже. Здесь все свои, незачем стесняться. Может быть, я даже разрешу тебе пощекотать эту суку между ног. Вряд ли тебе раньше это доводилось. Сестренка такая жадная.

Вернер стоял к Фелиз спиной, и в его чувствах злость мешалась со страхом. Не за себя. За Йеннер.

Наконечник все-таки дрогнул, оставил длинную царапину на груди.

Йеннер заставляла себя стоять ровно. Дышать и терпеть. Это ерунда. Это еще не боль.

Настоящая боль придет позже.

Как по учебнику.

Йеннер думала в первую очередь о том, чтобы контролировать симбионт, и не дать при этом синхрону опуститься до смертельного уровня.

– Отлично, герой, – бодро похвалила Фелиз. – Думаю, из тебя выйдет толк. Теперь пырни ее в бок – не жалей сил, лезвие должно войти целиком.

Йеннер уловила его панику, и заставила себя улыбнуться – спокойно и снисходительно. Если бы она попыталась ободрить, Вернер бы не поверил.

– Фелиз права, будьте мужиком, Орст, – она впервые позволила себе назвать его по имени. – Это меня не убьет. Бейте быстро и точно. Сюда, – она дотронулась пальцами до своего бока. – Это не так больно.

Он сжал зубы так, что на щеках заиграли желваки, посмотрел зло и угрюмо. Но, по крайней мере, страх немного отступил.

Когда нож вошел в бок, у Йеннер от боли потемнело в глазах. Боль была раскаленная, страшная, и хорошо, что она была настолько сильной, иначе Йеннер не смогла бы контролировать плети симбионта. Точно ударила бы в ответ.

Кажется, она все-таки закричала.

Когда в глазах прояснилось, Йеннер тяжело оперлась на плети – ноги больше не держали – и заставила себя улыбнуться:

– Нормально.

Вернер смотрел на нее, и ему тоже было больно.

«Я обязательно извинюсь, – подумала Йеннер. – Все закончится, мы оба выживем, и я обязательно извинюсь перед вами».

Бок жгло словно огнем.

– Отлично, герой, – голос Фелиз доносился словно издалека. – А теперь проверни наконечник.

В этот раз Йеннер точно закричала.

Боль ввинчивалась в тело, отключала разум, но такая острая она не могла длиться вечно – затихала до невыносимой огненной пульсации.

Йеннер считала про себя.

Десять.

Девять.

Восемь.

Заставляла симбионт сохранять неподвижность.

Семь.

«Потерпи, – говорила она себе и ему. – Потерпи, мы отомстим. Мы разрежем эту разлагающуюся суку на куски. Нужно только пережить. Еще немного. Помоги мне пережить еще немного».

Ей казалось, что симбионт отзывался, что что-то менялось внутри, и она переставала думать «я и тварь». Оставалось только «мы».

Мы должны выжить.

Шесть.

Должны.

– Знаешь, ей не хватает надписи. Вырежи-ка на ней «сука», герой. На память.

Должны дышать.

Пять.

Ждать подходящий момент.

– Теперь проткни ей плечо. Интересно, она завизжит?