Читаем Мирное время полностью

– Думаю, с тобой я мог бы попробовать, – сказал Вернер. – Я тебе верю. Ты не из тех, кто станет... – он помолчал, подбирая слово, и, наконец, закончил, – ...ломать. А со всем остальным я справлюсь. И, в конце концов, это ты. Я столько тебя хотел, что готов хоть в невесомости.

С Вернером всегда было так. Он мог крутиться вокруг, намеренно пытаться соблазнить, выставить себя в выгодном свете, а Йеннер всегда цепляли самые простые вещи.

Мелочи, которые Вернер даже не замечал: его манера сидеть, закинув руки на спинку дивана – небрежная и совершенно мужская, то, как он сцеплял и расцеплял пальцы в замок, если чувствовал себя неуверенно. То, как он мог забыть о чем угодно вокруг, копаясь в начинке механизмов. То, что он всегда умудрялся перемазаться во время работы – комбинезон, и волосы, и лицо.

Наверное, не следовало садиться так близко.

А Вернеру не следовало делать то, что он сделал потом – протянул руку и провел ладонью по головной плети. Почти до самого наконечника.

Йеннер почувствовала, как моментально пересохло во рту.

– Вернер, я не железная. Не делайте так.

- Я пытаюсь тебя соблазнить, если ты не поняла. Эй, – он наклонился ниже, сделал глубокий вдох. Его эмоции – возбуждение и решимость, опасливый интерес – заполняли воздух, проникали внутрь. – Можем попробовать.

Сердце билось внутри гулко и сильно, Йеннер ощущала каждый удар пульса:

– Вы...

– Только не надо трахаться со мной на «вы».

Он потянулся к вороту своей футболки, стянул ее через голову:

– Выебешь меня?

Йеннер проследила за движением ткани и сглотнула:

– Это просто нечестно.

– Я уже задолбался играть с тобой честно, – он наклонился еще ближе. – Давай. Пока я не струсил и не сбежал. Сейчас я точно хочу.

Йеннер притянула его к себе, уткнулась лбом в плечо. Тело Вернера казалось обжигающе горячим.

– У вас... у тебя последний шанс передумать.

– Нахер его.

Он потянулся к ней и поцеловал. Он целовался так, как привык – уверенно и жадно, вел в поцелуе, не умел иначе.

Ей хотелось его научить.

Йеннер положила руку ему на грудь, легко царапнула и повела ногтями вниз.

Ей казалось, что по коже проскакивают электрические разряды.

Вернер выдохнул в поцелуй, подался навстречу прикосновению, и Йеннер перехватила контроль.

Плети скользнули по спине Вернера, и он замер на секунду, а потом застонал.

Тихий низкий звук отдался внутри Йеннер, отозвался желанием услышать еще.

Услышать насколько Вернер может быть громким. Сыграть на его теле, как на музыкальном инструменте.

Чувства – возбуждение, жажда дотронуться – пропитывали воздух, и Йеннер жадно пила их, не в состоянии насытиться.

Больше не осталось никакой разницы между нею и симбионтом. Они хотели одного и того же.

Она хотела.

Сделать громче.

Когда Йеннер положила руку Вернеру между ног, сжала сквозь ткань, он с шумом втянул воздух, выгнулся – было так сладко ощущать движения его мышц плетьми. Такое сильное тело. Такое хрупкое.

Полностью в ее власти.

Вернер бездумно подался бедрами вперед, положил ладони Йеннер на талию, повел вверх, к груди. Жар от его рук просачивался внутрь, под кожу.

Йеннер подалась ему навстречу, плотнее обвила его плетьми, чуть сжала.

Глаза у Вернера были мутные, абсолютно шальные.

– Сними.

Он легко дернул платье.

Йеннер потянулась к застежке, едва заставляя пальцы не трястись – к счастью, ламианское платье, несмотря на то, как оно выглядело, действительно легко снималось.

Вернер смотрел не отрываясь, касался взглядом, а потом наклонился ниже и прихватил губами сосок. Аккуратно и мягко, втянул в рот.

Ощущение было приятным, невесомым и жгучим.

Йеннер выгнулась, подставляясь, позволяя себе наслаждаться простым физическим контактом. Просмаковать полностью.

Вернеру это понравилось – она чувствовала: и сильнее разгоревшееся алым возбуждение, и самодовольство, и жажду обладания.

Он провел губами выше, прижался ртом к шее – короткая боль подстегнула, усилила удовольствие – оставляя засос.

Йеннер подалась вперед, положила руки на пояс брюк.

Ей не хотелось играть. Ей хотелось большего. Всего.

Вернер понял без слов, сам потянулся к застежке, и Йеннер откинулась назад. Хотела увидеть все – рассмотреть до последней черточки.

Впитать и запомнить каждую секунду, каждую мелочь. Выпить их до дна.

Вернер с шумом втянул воздух, расстегнул пуговицы.

Йеннер смотрела на то, как он раздевается, и касалась себя плетьми так же как могла бы касаться его.

Показывая. Обещая.

Смотри.

Что я хочу с тобой сделать.

Вернер не отводил взгляда.

Он был как электричество, как жажда обладать и жажда быть ближе.

Удовольствие сворачивалось внутри в тугую пружину, сладко и почти невыносимо.

Иди сюда.

Иди ко мне.

Когда Вернер разделся полностью, Йеннер потянулась к нему плетьми, провела кончиками по коже - так приятно, так жарко: по груди, по рукам, по спине.

Я могу оплести тебя ими всего.

Вернер стоял не шевелясь, хотя она чувствовала, чего ему стоило сохранять неподвижность. И доверял.

Был абсолютно уверен внутренне, что Йеннер не причинит ему вреда.

«Это взаимно», – вспомнилось Йеннер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза