Читаем Мирное время полностью

Механик Вернер увлеченно копался во внутренностях горе-дроида – действительно запрещенного на ремонтной станции, и лучился энтузиазмом так сильно, что симбионт впитывал его, чуть ли не причмокивая.

Такая сильная реакция на чужие эмоции была довольно редкой, но Йеннер тогда не придала этому значения – синхронизация с симбионтом у нее почти неделю держалась на восьмидесяти двух и трех десятых процента, что составляло их личный рекорд.

Вернер был очень увлечен. Время от времени он наугад тянулся рукой к инструментам, нащупывал нужный и принимался копаться дальше.

Йеннер дала ему еще десять минут блаженства, прежде чем разрушить идиллию:

– Это боевой дроид, если не ошибаюсь.

Под дроидом что-то грохнуло. Вернер выругался, и начал выбираться наружу – показались мощные плечи и следом светловолосая голова.

Он действительно оказался типичным берлинцем – высоким, светловолосым и голубоглазым. Короткие волосы торчали в разные стороны и были перепачканы чем-то темным. Кажется, топливным стабилизатором.

Сначала Вернер застыл, явно не зная, как реагировать, потом оглядел Йеннер с головы до ног, задержавшись взглядом на корсете, и широко усмехнулся:

– Ого. Вау. Похоже, у меня сегодня удачный день.

– Не очень, механик Вернер, – разочаровала его Йеннер и достала виртуальное удостоверение начальника безопасности.

Реакция механика не удивляла. Йеннер уже привыкла к тому, что на станции традиционное ламианское платье – особенно кожаный корсет из ремней – многие воспринимали неправильно. – Вы бы хоть прикрылись.

Он торопливо потянулся рукой к ширинке, которая к счастью, была все-таки застегнута.

– Я имела в виду дроида.

– А. Это? – Вернер сразу же почувствовал себя увереннее, расправил плечи и ткнул пальцем в боевую машину. – Ничего не знаю. Собирал какую-то херню, получилось вот это. Исключительно мирный образец.

– Это молекулярный взрыватель я вижу на плече у вашего мирного образца?

Вернер невозмутимо пожал плечами:

– Это? Нет, это расщепитель материи для... ээ... бурения.

– Бурения? – переспросила Йеннер. Для того чтобы смотреть Вернеру в лицо, приходилось запрокидывать голову – он был выше ее на две головы и вообще больше походил на солдата, чем на механика. Впрочем, как и все берлинцы.

– Ну да, – врать он не умел, но наглость ему удавалась на отлично. – Расщепляет даже твердые породы. Для горного дела незаменим.

– Горное дело на космической станции?

– А это личный проект. Запатентую и стану богатым.

Наверное, это и был тот первый момент, когда симбионт среагировал на него, но на тот момент Йеннер об этом не думала – Вернер был для нее просто мелким нарушителем с нездоровой страстью к оружию.

– Не стоит, – ответила она. – Вас посадят за кражу технологий. Чтобы этого не случилось, служба безопасности конфискует изобретение.

Она, в общем-то, не ожидала, что он воспримет новость с радостью, но того, что Вернер сделал, она не ожидала тем более.

Он сложил руки на груди, посмотрел почти снисходительно и просто сказал:

– Не отдам.

Вначале Йеннер подумала, что ослышалась:

– Простите, что?

За последние годы она слишком привыкла, что на нее никто не рисковал смотреть так – ни на Ламии, ни на станции. Симбионт на это откликнулся мгновенно и так как привык реагировать во время войны – плети-отростки беспокойно дернулись, желая атаковать. Ударить и поставить на место, заставить себя бояться.

Удержать их стоило большого труда, и это стало первым по-настоящему тревожным звоночком: то, что к злости и желанию подтвердить свой статус примешивалось предвкушение насилия и почти эротическое возбуждение.

Вернеру точно никто не объяснял, что иногда лучше молчать:

– Что слышали: не отдам. Это, – он снова ткнул пальцем в дроида, – моя собственность. Серийного номера на ней нет. Оружейного клейма нет. Вы сначала докажите, что это боевая машина, а потом тыкайте в меня Стационарным Уставом. А то мало ли как оно выглядит, тут без экспертной комиссии не обойдется.

– И вы думаете, что я не стану ее собирать? – Йеннер тоже сложила руки на груди, досадливо отметив, что с ее стороны это было ошибкой – благодаря любимым пирожным корсет был немного маловат.

Вернеру сверху было отлично видно.

– Не вывалятся? – и инстинкт самосохранения у него, пожалуй, отсутствовал напрочь.

– Не надейтесь, – игнорируя еще один скачок агрессии у симбионта, ответила Йеннер. – И не уходите от темы. Я могу собрать экспертную комиссию.

– И что? Они все равно поставят меня во главе. Я единственный спец по военным разработкам на станции.

– Вы не единственный механик. Можно попросить Лоренса Кромеля. Он тоже разбирается в оружейных системах.

– Ларри? – Вернер фыркнул, всем своим видом выражая, что он по этому поводу думал. – Ларри собственную задницу не найдет без поисковой системы. Два дня назад этот неудачник перепутал семнадцатый ключ с манипулятором девять на двенадцать.

– По крайней мере, он не собирает боевых дроидов из мусора.

– Моя малышка не из мусора, – Вернер искренне оскорбился, и настала очередь Йеннер смотреть снисходительно.

– Ну, не целиком, – поправился он.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза