Миротворец 45‑го калибра (сборник)

Мы с Киром расхохотались. Рухлядь была веселая и часто рассказывала смешные истории, которые называла анекдотами. Мы вовсю хихикали над анекдотами про мальчика Вовочку, который любил говорить плохие слова. И над анекдотами про Чапаева и Петьку, которые были такие же люди, как мы, только глупые, как Тупица. И над анекдотами про чукчей, которые были еще глупее и Чапаева, и Петьки. Но последний анекдот Рухляди оказался смешнее всех остальных. Зануда и злюка Умник – добрый. Ну чем не умора?

* * *

Плохую весть принес Тупица. Мы тогда еще не знали, что весть плохая, потому что, как обычно, ни слова из Тупицыных речей не поняли.

– Аккумулятор, – прокряхтел Тупица, скособочившись и глядя на Умника круглыми желтыми глазами с квадратной башки. – Ресурс.

– Что ресурс? – Умник поднялся, тощий, невзрачный, похожий на макаронину, и мне вдруг показалось, что он испугался, хотя всякий знает, что железяки бояться не умеют.

– Плановая проверка оборудования, – загудел свою тарабарщину Тупица. – Аккумулятор выработал девяносто процентов ресурса. Генератор…

На следующее утро Умник сказал, что мы переходим на режим экономии. Что это такое, он не объяснил, но вскорости мы поняли сами. В тот день, когда погас свет.

– Необходимо экономить, – залязгал в темноте Умник. – Свет будет два часа в день, только для чтения.

Неделю спустя Умник, которого мы окончательно возненавидели, отобрал у нас книгу Самого Главврача. Теперь в те редкие часы, когда в Центре включался свет, мы читали «Справочник акушера», и никакой охоты разгадывать новые слова ни у меня, ни у Кира не было. Скользкие то были слова, противные, неприятные: женщина, зачатие, утроба, зародыш, выкидыш, аборт…

Время шло, и я все сильнее чувствовал, как изменилась жизнь в Центре с того дня, когда впервые погас свет. Перестала шутить и рассказывать анекдоты Рухлядь. Больше не ходил на разведку кособокий Тупица, а Умник будто съежился, ссутулился и стал меньше ростом. Он по-прежнему походил на макаронину, только теперь на вареную. И лишь Стрелок ничуть не изменился и, как обычно, недвижно стоял на своем месте между входными дверями, помигивая зеленой лампочкой.

– Не надоело стоять? – спрашивал Стрелка Кир.

– Никак нет.

– Ну и дурак.

– Так точно.

На второй день рождения в одиннадцатом году нам не досталось конфитюра.

– Кончился, – объяснил Умник, понурившись. – Остальные запасы тоже не безграничны. Необходимо экономить.

С этого дня мы стали недоедать. Рухлядь пыталась Умника уговорить, чтобы не урезал порции. Она даже затопала на него ножищами так, что задребезжали заплаты на окнах, которые нашлепал по стенам Тупица. Умник, конечно, на топот с дребезгом никакого внимания не обратил. Теперь нам с Киром доставалось по банке тушенки в день вместо обычных трех банок на двоих, и, укладываясь спать, мы мечтали, чтобы Умник окочурился.

Он не окочурился. Вместо него окочурилась Рухлядь.

– Вы уже почти взрослые, деточки, – однажды сказала она. – Вам больше не нужна нянька.

– Нянька? – переспросил я.

– Да, больничная нянька, сиделка и санитарка. Мои функции закончились, деточки, и это хорошо, потому что я теперь могу уйти на покой.

– Как это на покой? – До меня вдруг дошло, что она сказала, я вскинулся на кровати. – Почему? Ты что же… ты… уходишь от нас?

– Ухожу, – грустно сказала, улыбаясь до ушей, Рухлядь. – Ночью Тупица меня отключит. У меня слабые батареи, деточки. У нас у всех слабые, но на какое-то время Умнику их еще хватит, когда у него выйдут из строя свои.

Мне стало плохо. Так плохо, как только бывает. Я разревелся, а на соседней кровати захлюпал носом Кир.

– Не уходи! Пожалуйста! Не бросай нас! – взмолился я и вдруг добавил вычитанное в книге Самого Главврача и так и не понятое до конца слово: – Мама…

Рухлядь охнула, затем, гремя по полу железными ножищами, попятилась. Повернулась и грузно, косолапо заковыляла прочь.

* * *

– Садитесь, дети.

Мы с Киром переглянулись. Умник был на себя не похож. Он вообще сильно сдал с тех пор, как демонтировал Тупицу. Теперь он передвигался по Центру медленно, с натугой, будто собирался сделать шаг-другой и окочуриться.

Мы уселись напротив него на обшарпанные кривые стулья, которые Тупица сделал для нас когда-то, изничтожив две свободных кровати.

– Слушайте меня внимательно, дети, и не перебивайте, я долго готовил для вас слова, – сказал Умник.

Меня пробрала дрожь: он говорил не своим, скрипучим и лязгающим, а другим, сочным и звучным голосом. Это словно был не он, не Умник, который сказал бы «перебивать запрещено».