Мировая борьба. Англосаксы против планеты

Никогда до 1941 г. ни одно западное государство не ставило задачу физического истребления значительной части русского населения и превращения остальной части в рабов. Никогда ещё культурно-историческое, цивилизационное противостояние не принимало столь брутальной «физико-демографической», «жизненно-пространственной формы».

Всё это ещё более усложняет социальное содержание последней мировой войны, добавляя к внутрикапиталистическому и социосистемному аспектам цивилизационный и этнокультурный. А поскольку главным и решающим фронтом в войне был Восточный, а театром действий – русский, то, по крайней мере, для СССР (России) культурно-исторический и этнический компоненты последней мировой войны практически выходят на первый план: нас хотели уничтожить, причём не столько как коммунистов, сколько как враждебный-не-Запад, как русских. Борьба народа за выживание, помноженная на мощь социальной системы, и потенциал этой системы, помноженный на ярость народа, которому ЧУЖИЕ подписали историко-антропологический приговор, – вот что обеспечило нашу Победу, стало одним из решающих её факторов. Здесь также надо заметить, что «Вторая германская» была ещё и культурно-исторической войной – последним крупным столкновением немцев (германцев) и славян. В мае 1945 г. – знаменитой фразой Жукова – закончился тысячелетний спор. Военный “Drang nach Osten” немцев как таковых был снят с повестки дня. Рассчитались за всё – так же, как в августе – сентябре с японцами – за 1905 г.

И всё же не расово-этнический аспект выделяет последнюю мировую и противопоставляет всем другим мировым вместе взятым, а иной – социосистемный и историко-проектный.

Война миров и систем

К характерному для мировых войн противостоянию главных – морского и континентального претендентов на мир-капиталистическую гегемонию в последней войне с 1941 г. добавились, во-первых, открытая борьба одного из капиталистических претендентов (Германии) с антикапиталистическим (СССР); во-вторых, скрытое противостояние этого антикапиталистического социума своим капиталистическим союзникам по антигитлеровской коалиции в ходе войны с Германией, и чем ближе к концу войны, тем более острым и менее скрытым становилось это противостояние. Таким образом, последняя мировая война по своему социальному содержанию на порядки сложнее предыдущих мировых войн, выходит за рамки выяснения вопроса о гегемонии в капиталистическом мире. Социосистемное противостояние помимо государственно-гегемонического, антикапиталистическо-коммунистическо-капиталистическое помимо внутрикапиталистического – серьёзнейшее качественное отличие последней мировой войны от предыдущих. Другое дело, что в ходе и даже в возникновении войны при всём её значении логика коммунистическо-капиталистического (или наоборот), противостояния определяющей не стала полностью по отношению к внутрикапиталистической геополитической («гегемонной») логике, хотя её роль по ходу войны постоянно нарастала – и чем ближе к концу войны, тем сильнее, а в конце войны вышла на первый план.

Уже в Тегеране в 1943 г. она начинает просматриваться; открытие второго фронта в июне 1944 г. – это уже главным образом логика «войны миров и систем», а не только или даже не столько государств. В Ялте 1945 г. – это уже вполне очевидное противостояние систем. Если 1941 г. внёс в войну социосистемное противостояние по советско-германской линии, то в 1943-44 гг. выходит на поверхность остававшееся на втором плане социосистемное измерение по советско-англо-американской линии. От Ялты эта линия прочерчивается прямо к английскому плану «Немыслимое» (удар совместно с немцами по Красной армии в июле 1945 г.) и к началу американцами «холодной войны» против СССР в январе-феврале 1946 г.