Исабель мысленно аплодировала зятю: он все рассчитал верно. О некоем отважном мореплавателе Колоне-Колумбе, который был дерзок с самим грозным Жоаном, вскоре и вправду узнали и Изабелла Кастильская, и английский король Генрих VII, и король Франции Людовик XII. Шпионов при португальском дворе подвизалось, действительно, более чем достаточно.
Слухи росли и множились. Кто-то говорил, что этот Колон зарезал на глазах у короля его любимую собаку, кто-то — что совсем наоборот: собака напала на него и едва не разорвала ему горло, но он задушил мастифа голыми руками. Кто-то шептал, что навигатор уже открыл остров Антилла за океаном и лично познакомился с Пресвитером Иоанном, который теперь чуть ли не на пути в Лиссабон, а кто-то судачил, что этот Колон открыл новый путь в Китай, где обратил в истинную веру великого хана. А кто-то перебивал всех и уверял, что ничего подобного этот Кристофер Колумбус не открывал, а просто нашел в океане точное месторасположение Рая, описанного в Библии, побывал там и вернулся обратно. И что у него есть единственная карта этих мест, которая хранится неизвестно где.
В любом случае при европейских дворах его имя зазвучало, им заинтересовались.
Жоана в Европе не любили и симпатизировали человеку, который посмел быть с ним дерзким. А кастильская королева Изабелла проявляла особенное любопытство… Христофор знал об этом из тайного письма Бартоломео, переданного на остров.
Он был в восторге: его план начинал работать! По этому поводу, конечно, стоило открыть бочонок лучшей мадеры, и они с Педро да Кунья продегустировали его тщательно, до донышка! Излечив похмелье, Христофор ожидал теперь приглашений на аудиенции от европейских монархов. Ожидал долго, но почему-то дальше слухов о нем и несколько скандальной известности дело не шло — никаких приглашений не поступило ни от одного европейского двора. Судьба опять забыла о нем? Жена Фелипа говорила, что все это — от слабости веры, и он пробовал до исступления молиться рядом с ней на коленях перед Распятием. Он доверял жене: она гораздо лучше знала о таких вещах.
По обычаю, который завел сам, на Рождество Христофор вернулся домой.
Его сразу поразила перемена, произошедшая в жене. На пристани Vila Baleira она поцеловала его необычно долгим поцелуем. Ее взгляд стал более земным, губы — ярче, голос — глубже, зазывнее. Она стала сильнее напоминать ему Исабель. Это и обрадовало его, и немного обескуражило. В доме больше не пахло свечным ладаном. Не было и монашек. Служанки переглядывались странно и прятали взгляды. Он почувствовал: что-то неладно. В постели жену словно подменили. Она стала требовательной, ненасытной и бесстыдной (хотя по-прежнему не снимала длинной льняной рубашки). Когда улеглась страсть, вся эта внезапно пробудившаяся чувственность показалась ему тоже тревожным знаком.
— Ты больше любишь меня такой? — томно спросила она вдруг, коснувшись губами его уха.
Он не ответил. В его глазах отражался одинокий огонек свечи у кровати.
—
Христофор не слушал, думая о чем-то своем, и только спустя некоторое время спросил:
— Кто это сказал?