Мировая холодная война

Не желая создавать впечатления, что, в конечном счете, США готовы допустить наличие сфер влияния, Рузвельт призвал коллег подписать «Декларацию об освобожденной Европе». Сталину особенно понравилась та ее часть, где говорилось о необходимости уничтожения «последних следов нацизма и фашизма». Довольно любопытной выглядит оппозиция этой декларации со стороны Черчилля. Он заявил, что принимает предложенную Рузвельтом Декларацию при условии, что сделанные в ней ссылки на Атлантическую хартию не относятся к Британской империи. Он уже объявил в палате общин, сказал Черчилль, что принципы хартии уже осуществлены в странах Британской империи. Черчилль добавил, что в свое время отдал сопернику Рузвельта от республиканской партии У. Уилки (скончавшемуся в 1944 г.) копию своего заявления в палате общин. «Не это ли убило его?» — неожиданно спросил президент.

Рузвельт связал Декларацию с польским вопросом: «Я хочу, чтобы выборы в Польше были первым испытанием Декларации. Они должны быть как жена Цезаря, вне подозрений. Я не знал ее, но говорят, что она была целомудренна». На это Сталин ответил: «Такое о ней действительно говорят, на самом же деле у нее были свои слабости».

Современные американские историки объясняют противоречивость позиции Рузвельта тем, что «он (полагает лучший знаток внешней политики Рузвельта Р. Даллек. — А.У.) безусловно верил, что, несмотря на все приносимые им жертвы, Чан Кайши будет приветствовать соглашение, которое обещало продлить жизнь его режима… Рузвельт был уверен, что американское общественное мнение посчитает территориальные уступки России адекватной платой за сокращения сроков войны и спасения американских жизней, посчитает их относительно малой компенсацией за послевоенный мир и стабильность в Китае. Рузвельт, судя по всему, видел в соглашении один из последних шансов сохранить слабый, но стабильный Китай в качестве готового к сотрудничеству союзника на мировой арене».

Биограф Рузвельта Дж. М. Бернс пишет, что «русские не запрашивали в Ялте того, чего их собственная мощь в Азии не позволяла бы им получить собственными усилиями». И Рузвельт тоже полагал, что требования СССР умеренны. Казалось, все шло к намеченной президентом черте: СССР поможет Америке утвердиться в Японии, а Китай, после поражения Японии, вырастет как самая мощная региональная сила в Азии. В расчеты президента не вошла колоссальная социальная трансформация, которая ожидала Китай. Это был просчет, значение которого оценил лишь преемник Рузвельта в Белом доме.

Зенитом дружественности на Ялтинской конференции был, возможно, прием в резиденции советской делегации — в Юсуповском дворце 8 февраля 1945 года. Сорок пять тостов стоя. В своем тосте Сталин назвал Рузвельта «человеком с самым широким видением национальных интересов; хотя его страна не была в непосредственной опасности, он создал условия, которые привели к мобилизации всего мира против Гитлера».

На ужине 10 февраля 1945 г. Рузвельт рассказал Сталину и Черчиллю об уже описанной выше поездке Элеоноры Рузвельт в одну из школ в 1933 г., где она увидела странную политическую карту мира — одна шестая суши была сплошным белым пятном. Учитель объяснил жене президента, что ему запрещено говорить о Советском Союзе. Это был последний толчок для начала переговоров о дипломатическом признании СССР. На такой дружественной ноте руководители трех стран завершили важнейшую свою встречу периода войны.

Самочувствие Рузвельта

В Америке многое было сказано о физическом самочувствии Рузвельта в Ялте. Нет сомнения, напряжение войны и четвертого президентского срока не могло не сказаться на нем. И все же мнения о здоровье Рузвельта, принявшего на себя в Ялте колоссальную нагрузку, противоречивы. Физическую слабость президента отмечали врач Черчилля лорд Моран, сам Черчилль, Гопкинс, Ф. Перкинс. Крайнюю точку зрения занимал лорд Моран, он буквально вычеркнул президента из списка живущих. Большие сомнения в стабильности его здоровья выражал А. Иден. С этой точкой зрения едва ли можно (и нужно ли?) спорить. Да, Рузвельт был болен. Оспаривать это весьма сложно и едва ли нужно. Но весь вопрос в какой степени его болезнь влияла — и влияла ли вообще — на его мыслительный процесс, на ясность его суждений? Антони Иден согласен с тем, что «нездоровье Рузвельта не сказалось на силе его суждений». Он не позволил Черчиллю обойти себя и одновременно вел сепаратные переговоры со Сталиным о Дальнем Востоке. Абсолютное большинство американцев (а целый ряд из них трудно назвать поклонниками президента) говорит об исключительной ясности мышления и твердой воле Рузвельта. Так полагают те, кто ближе всего видел его в Ялте — Стеттиниус, Леги, Гарриман, Бирнс — недомогание не повлияло на мыслительный процесс президента. Они единодушны в утверждении. что Рузвельт был в хорошей форме. «Я убежден, — пишет адмирал Леги, — что Рузвельт провел Крымскую конференцию с большим искусством, его личность доминировала в дискуссиях».