В этот период даже решение польского вопроса представлялось положительным. По опросам общественного мнения значилось, что наиболее информированные круги американского общества были удовлетворены в наибольшей степени. Томас Дьюи определил итоги Ялты как «подлинный вклад в дело мира». Сенатор-республиканец У. Остин назвал результаты конференции «конструктивным шагом в направлении мира» и призвал к двухпартийной их поддержке. В Москве Молотов и послы Гарриман и Керр вели переговоры по конкретным вопросам формирования польского правительства, и все еще казалось в пределах досягаемого. По крайней мере, А. Гарриман не давал президенту оснований усомниться в возможности решения этого вопроса.
Рузвельт продолжал двигаться по двум дорогам сразу — вильсонизм и силовой аспект. В духе вильсонизма Ф. Рузвельт выступил в конгрессе, где провозгласил, что Ялта положила конец односторонним действиям, исключительным союзам, сферам влияния, силовым блокам и «всем способам, которые испытывались на протяжении столетий и неизменно проваливались».
Но в более интимной обстановке через два дня после выступления в конгрессе ФДР сказал: «Очевидно, что русские собираются идти своим путем в областях которые они оккупируют». Но Рузвельт надеялся, что общие рамки сотрудничества предотвратят превращение советских сфер влияния в сферу советского контроля».
Швейцария
Еще одно обстоятельство поставило под угрозу единство великих союзников. На юге Европы генерал СС Карл Вольф, командующий войсками СС в Италии, начал секретные переговоры с западными союзниками о сдаче германских войск в Италии. Его представитель встретился в Берне с представителем американской разведки ОСС Аленом Даллесом. Затем прибыл и сам Вольф: «Я контролирую все войска СС в Италии, и я хочу предоставить себя и свою организацию в распоряжение союзников». Установив контакт, Вольф возвратился в Италию. Запад старался представить дело так, что дело касалось локальных проблем, недостойных всеобщего внимания. Это было именно то, против чего Сталин выступал в Ялте — односторонние действия.
Объединенный комитет начальников штабов не желал участия советских представителей в этих переговорах. Капитуляция немецких войск в Италии сразу же выводила мощные американо-английские силы с юга в центр Европы, перед ними лежала Вена и выход на Балканы. Союзники могли зайти далеко в контактах с руководством СС, чьи части составляли основу сражающихся восточнее Берлина германских сил. В Москве знали о ведущихся переговорах. Нежелание американцев допустить советских представителей на переговоры с генералом Вольфом воспринималось в Москве крайне негативно. Сталин сказал, что переговоры с противником возможны лишь в том случае, если это не дает немцам возможности использовать их для переброски своих войск на другой, в данном случае советский, фронт. А немцы уже передислоцировали сюда три дивизии из Италии. 22 марта 1945 г. нота Советского правительства обвинила западных союзников в ведении переговоров с генералом СС Вольфом (инициативу выдвинул Гиммлер) в Швейцарии. В ноте говорилось о нации «вынесшей на себе всю тяжесть войны», а теперь проигнорированной. Западные союзники проигнорировали эту ноту и Сталин вместо Молотова во главе советской делегации в Сан-Франциско поставил молодого Громыко. Рузвельт ответил коротко, что немцы стараются раздуть противоречия между союзниками.
Черчилль в конце марта 1945 г. усилил нажим: если Рузвельт не проявит твердость в «польском вопросе», тогда премьер-министр открыто доложит об англо-советских противоречиях в палате общин. Нет сомнений в том, что Рузвельт придавал кардинальное значение своей договоренности с советским руководством. От этого зависело осуществление его глобальных замыслов. И он не хотел, чтобы расхождения по польскому вопросу поставили под удар его генеральный план. Поэтому Рузвельт в течение всего марта 1945 г. откладывал в сторону предупреждения Черчилля о том, что Сталин идет в Польше и в Румынии своим собственным курсом. Помимо прочего, СССР мог всегда утверждать, что его действия диктуются военной необходимостью — что и соответствовало истине.
Рузвельт полагал, что выступить вместе с Черчиллем против люблинского правительства в Польше означало бы явно нарушить ялтинские соглашения, а «мы должны твердо стоять за верную интерпретацию Крымских решений». Он также полагал, что в Ялте люблинскому правительству было открыто дано предпочтение перед остальными политическими силами в Польше: «Мы ведь договорились сделать несколько больший упор на люблинских поляках, чем на двух других группах». Румыния же, писал Рузвельт Черчиллю, является не лучшим местом для суждения о советских намерениях.